Вурдалакам нет места в раю
Шрифт:
Ну наконец-то! Теперь ты от меня не уйдешь!
Волчьим чутьем Горихвост догадался, что загоняет добычу в тупик – на узенькую площадку, в которую превращался кончик змеиного жала. Жало это нависало над лавовым озером, и уж лучше было бы призраку сдаться, чем балансировать на самом краю судьбы. Но клубы дыма, дрожание пола – как они мешают! И откуда они берутся?
Мгла впереди покачнулась, словно кто-то размахивал полами длинной одежды.
– Не уйдешь! – прорычал Горихвост.
А бархатная свитка с серебряным черепом опять затрепыхалась у него перед носом,
– Да он издевается, пес шелудивый! – решил Горихвост и со всех лап ломанулся за ней.
Черная свитка опять показалась в клубах и застыла. Под ногами скользил гладкий мрамор – бежать приходилось уже по площадке, нависшей над бездной. Тут нужно быть осторожней – в любой миг можно свалиться с обрыва. Но раз призрак мелькает на пути – значит, там еще можно ступить.
Не помня себя, Горихвост сжался и резко взмыл ввысь. Передние лапы вытянулись, стараясь впиться когтями в добычу. Пасть хищно раскрылась, обнажив острые зубы. Ах, что за сладкое чувство охоты, когда бросаешься на добычу и знаешь, что ей не уйти!
И в этот миг свитку дернули в сторону, как будто опытный тореадор ускользнул из-под носа быка. Горихвост опустил лапы, чтобы мягко спружинить на раздвоенный язычок, но твердой почвы в нужном месте не оказалось. Вместо нее под холодеющим брюхом засвистела ветристая пустота. Тяжелая голова перевесила тело, Горихвост наклонился носом к земле и полетел вниз, отчаянно суча лапами.
Отчего я не сокол? Почему не летаю? Так поет деревенская голь в своих песнях. Вот бы вам полетать так, как я!
За пределами башни не было дыма. Не дрожала земля под ногами, и пол не ходил ходуном. Но Горихвост отдал бы все на свете, чтобы снова нащупать твердую опору – пусть она и шатается, пусть дрожит, как ей вздумается, лишь бы за что-нибудь уцепиться и на чем-нибудь удержаться.
Мимо носа его проносились гладкие грани башни. Мелькнул изгиб золоченого тела дракона, в котором пряталась лестница. Как хорошо сбегать вниз по ступенькам, а не падать со всей высоты!
Его несло прямо в озеро оранжевой лавы, мимо узкого берега острова, в гранитные скалы которого вгрызалась башенная стена. Обманул меня чертов призрак! Поманил свиткой, а после убрал ее из-под носа. И ведь как надул, злобный шут! Да и сам я хорош – попался, как последний простак. Ай, да что теперь говорить! Вот оно, раскаленное озеро, и я лечу в него вниз головой. Сейчас сварится супчик из свежего вурдалака. Только кто его будет расхлебывать? Не поминай меня лихом, лесная братва!
Лава в озере текла струями и кипела, выбрасывая оранжевые пузыри. Лопаясь, они плевались россыпью алых брызг, которые шипели и застывали в полете. Один из них угодил на шкуру вурдалака и едва не прожег ее. Еще один миг, и…
И тут Горихвост почувствовал, как чья-то жесткая лапа ухватила его за шиворот и резко вздернула вверх. Ого! Кто это меня так?
Над прижатыми ушками захлопали чьи-то крылья. Где-то я уже слышал такие перепончатые хлопки. Ну и силища у этого летуна – это вам не ворона с ее дурным граем. Вона как меня потащил!
– Эй, нельзя ли повыше? – завопил Горихвост, успевший перевернуться в нормальное положение – лапами вниз, головой вверх. – У меня хвост обжигается. Ты меня что, хочешь в огне утопить?
Он повис, щурясь, в воздухе, совершенно беспомощный, как щенок, которого показывают на ярмарке покупателю. Перепончатые крылья над головой оглушительно хлопали, перенося его через озеро лавы, после – через скалистый гребень Змеиной горы. За ее зеленовато-желтыми склонами взгляду открылись такие знакомые просторы: Дикий лес с его Туманной поляной, уносящийся в небеса Мироствол, дальше – Грязная Хмарь с ее тоненькими, такими милыми струйками дыма из труб, а за ней – Ветхое капище с его истуканами и серебристая нитка Шерны.
Железные когти еще крепче впились в загривок, пронзив острой болью. Горихвост изловчился и тяпнул захватчика за длинный палец. Как бы не так – едва клык не сломал! Кожа жесткая – не прокусишь. Схвативший его летун хриплым голосом ойкнул, разжал пальцы и грубо выругался.
Горихвост со всего маху грохнулся оземь, перекувыркнулся и покатился вниз по крутому склону, ударяясь попутно о кочки и камни.
Бах! – и в бок въехал жесткий валун, отчего его подбросило и зашвырнуло подальше.
Бум! – он снова подскочил на уступе, взлетел в воздух, шлепнулся, и опять покатился, словно праздничное колесо, пущенное с пригорка в Ярилин день.
Лихо-марево, когда ж это кончится? За что тут зацепиться? Я ведь вконец побьюсь!
Боги смилостивились, крутой склон превратился в пологий, и его перестало вертеть и швырять. Он распластался на засохшей траве и прикрыл голову лапами. Перед глазами все ходило ходуном, небо качалось, а земля пучилась и вздымалась.
Перепончатые крылья хлопнули над головой, грубые лапы схватились за шкуру так, будто хотели сорвать ее с мясом, а низкий, с грудной хрипотцой голос продышал в ухо:
– Что, сбежать вздумал?
Как впились в холку эти крючковатые хваталки! Как будто щипцами стиснули. А когти-то, когти – того и гляди, продырявят шкуру насквозь! Разве у призрака такие бывают? И пахнет от этого чудища не коноплей, а прелым мхом, древесной гнилью и сохлыми желудями – как раз такими, что валяются у корней Мироствола.
Мироствол! Корни! Страж дерева!
– Вахлак, это ты? – радостно заголосил Горихвост, стараясь извернуться и взглянуть на захватчика.
– А ты ждал кого-то другого? – грозно пробасило чудище.
– Да отпусти же меня! Не признал, что ли? – Горихвост ухитрился скосить глаза.
Так и есть! Здоровенный упырь зло сверкал на него налитыми кровью глазами. Ростом – со вставшего на задние лапы медведя, весом – пудов двадцать, не меньше, морда со скошенным пятаком, щеки заросли жесткой щетиной, на тупой башке вьются козлиные рога, кривые ноги с копытами, перепончатые крылья за спиной хлопают, будто простыни, и в довершение картины – хвост, словно бич с острым шипом на конце. Такая тварь только в кошмаре приснится, а наяву ее встретить – упасите все боги, какие только найдутся на земле, в небе и под водой.