Введение в человечность
Шрифт:
Когда я в лабораторию попал, она уже в упадке была. Тычков ребят гонял мебель таскать, снег чистить, за водкой для себя. Да куда угодно, только не по работе непосредственной. Ну, они и начали его тихонько ненавидеть. Боялись, правда, чувствовали, что завлаб злопамятным становится, кабы не натворил гадостей каких. Поэтому неожиданное избавление от ставшего обузой Макарыча восприняли как манну небесную, хоть и на вкус прогорьклую. Меня единственного, наверное, из нас троих совесть особо не мучила. Я ж не знал тогда этой грустной истории. Но, с другой стороны, нельзя человека любить за одно лишь его славное прошлое и былые добрые дела. Тем более, что гадостями и пакостями дела эти покрылись
Лев Макарович, попав в психбольницу с диагнозом "белая горячка", понял свое положение сразу, как только протрезвел. И решил с ним - этим самым положением - начать бороться. Прежде всего, надо было себя менять. Для начала - пить приказал себе завязать совсем и бесповоротно, даже обещание на листочке написал. На вопросы врача о явлении говорящей колбасы посмеивался, мол, чего в угаре не привидится и что только в состоянии алкогольного опьянении не почудится. Короче, стал в клинике примерным пациентом, и его через минимальный срок - сорок пять суток - выписали. Естественно, в институт Тычкова обратно не взяли. Да он и не просился, понимал все прекрасно. Зашел однажды в лабораторию в конце рабочего дня, когда одна Наталья там сидела, взял из сейфа свою диссертацию, да и свалил в неизвестном направлении, напоследок больно ущипнув лаборантку за руку. Наташка на следующий день нам рассказывала, так никто ей не поверил. Знать, твердо решил бывший завлаб жизнь свою изменить, коль с женщинами заигрывать начал.
А через полгода, когда я уже в лаборатории числился, Николай передал со слов академика нашего, что Тычкова взяли на работу в министерство. Эвона где выплыл, в самой Москве, в нашем главке! Мелкой сошкой, конечно, но все-таки. Кто бы мог подумать? Еще через пару месяцев слух дошел, что Лев Макарович докторскую защитил и к министру в замы по науке попал, но никто тогда этому не поверил, настолько нелепой информация показалась. И снова, ни слуху - ни духу.
Теперь же - на тебе, как гром среди ясного неба! Академика давно на пенсию отправить грозились, поэтому новость фурора не произвела. Но тот факт, что в его кресло усядется бывшее посмешище всего института, ветеран дурдома, которому колбаса говорящая мерещилась, а ныне доктор наук Лев Макарович Тычков, вдохновения среди научных работников не вызвал. Все, особенно начальнички, ходили по учреждению, как головой в воду опущенные. Понимали, что время репрессий надвигается. И каждый, кто гадость в свое время Макарычу сделал, поступок свой, должно быть. припомнил, испугался.
Николай мой тоже целую неделю был сам не свой. Все из рук валилось, огрызался, на нас кричал не по делу. Извинялся потом, правда. Мы не обижались, понимали, что основной удар на его голову придется. Хотя, за что, собственно? За то, что место шефа занял? За то, что зятем академика, хоть и неофициальным пока, стал? Но это же глупо. А вдруг не так страшен черт, как его малюют? Ведь слыл когда-то Тычков человеком очень неплохим. Может, должность солидную получив, снова станет деятельным и про дрязги былые не вспомнит? Слабая надежда оставалась, конечно, но твердой веры не было.
С Натальей мы продолжали работать вместе, хотя и разошлись. Договорились месяцок-другой пожить раздельно, обдумать все, как следует и горячку раньше времени не пороть. Наташка ушла к себе в общагу, я остался в квартире. Предлагал наоборот, но она не согласилась, сослалась на то, что квартира-то все-таки Колина, а тот
В пятницу праздновали юбилей директора и, заодно, провожали его на пенсию. Старик плакал. Захмелев, лез ко всем целоваться и обещал захаживать. Просил не забывать. В ответ тоже плакали, обещали, просили... Грустно это все, Леша. Вот и сейчас, смотри, слезы наворачиваются. Что-то я совсем сентиментальным стал.
Удивительным же на банкете оказалось другое. Гостей - кого только не было. И из вузов, и с заводов, и из министерств разных, в том числе - из нашего. Не мог только никто преемника отыскать. Не присутствовал он на торжествах, даже объявлен не был, хотя все и ждали, надеясь втайне, что фамилию незнакомую назовут. Никакую не назвали. Странно даже. С другой стороны, может, в понедельник соберут всех в актовом зале и представят нового шефа. Но не по-людски это как-то. Преемник в пьянке по такому случаю должен участвовать обязательно. Ему ж, Леша, полагается спич за здравие уходящего гуру произнесть. Нет?
В общем, закончилось все довольно быстро. Старика посадили в служебный автомобиль, который приказом от министерства презентовали бывшему теперь директору в личное пользование. Тоже мне, подарок - старая, заезженная "волга". Мы с Колей пошли на мою, то есть, его квартиру, которая находилась совсем рядышком. В кармане моей куртки позвякивали две тиснутые со стола поллитры. Но водки больше не хотелось. Настроение ушло в ноль.
Что нас ждет в понедельник? Одни догадки, Леша...
Мы уже подходили к двери подъезда, когда Николая окликнули знакомым словом:
– Эй, пижон! Не узнаешь старых приятелей?... Не удивительно, Коля, ничего удивительного... Богатым буду.
На лавочке с развязной улыбочкой, разрезающей гладко выбритое лицо почти пополам, сидел неизвестный импозантный мужчина в сером костюме. Но голос его со всеми авторскими интонациями принадлежал... Льву Макаровичу Тычкову.
– Лев Макарыч?...
– Коля оторопел.
– Он самый, товарищ Чудов, он самый. Что, трудно узнать?
– Тычков выглядел довольным. Еще бы, такой фурор местного значения произвел.
Николай не сразу пришел в себя. Стоял на месте и глазами хлопал. Меня же, Леша, словно бетонной плитой к земле придавило, такая тяжесть все тело наполнила, что аж затошнило.
Макарыч, тем временем, со скамейки поднялся и сделал шаг в нашу сторону, протянув Николаю руку. Удивительное дело, Алексей, но Тычков изменился до неузнаваемости. Я сохранил в памяти тот факт, что бывший завлаб ростом едва доставал Николаю до плеча, был грузен и кривоног, на голове вообще что-то непонятное творилось - какой-то младенческий белесый пушок трепетал от самого слабого колебания воздуха.
Сейчас же перед нами стоял высокий широкоплечий брюнет с приятным лицом, идеальной фигурой и прекрасной осанкой. Но самое странное то, что теперь уже Николай ростом своим едва доходил бывшему завлабу до плеча!
– Да, Коля, узнать меня теперь непросто, - Макарыч вытащил из кармана серебряный портсигар, достал сигаретку, размял ее двумя пальцами и положил обратно, - вот, и курить бросаю. Не пью уже больше года.
– Лев Макарыч, - Николай, наконец, овладел собой, - вы? Не могу поверить. Вы ж были...