Вверх тормашками в наоборот-2
Шрифт:
Силён, мерзавец. Не дрогнул голос, когда Панграв чётко и не спеша назначал время и место встречи.
– До завтра. Спи спокойно. Чистой и светлой головы тебе, Панграв.
Глава 45. Новый рассвет
Дара
Хочется крикнуть, что это неправильно и несправедливо. И слова её – намеренная жестокость. Она же говорила, что ничего невозможного не потребует, но разве её условие правильное? Смахивает на шантаж и вымогательство!
Слова, рвущиеся наружу, так и не вылетели.
– Сколько ему? – спрашиваю Ферайю. – Он не похож на древнего мудреца.
Вижу, как охотница косится на мшиста, тот кивает головой, словно разрешая. Испуганно закрываю ладонями рот: я бы могла то же самое с просить и у него. Забываю, что он разумный и разговаривает.
– Йалис и есть малыш. Большой телом и юный душой. Он родился здесь, в Груанском лесу. Мать его погибла, толком не успев передать знания. Она попала сюда насильно, по чьёму-то злому умыслу. Груан не любит пришельцев, падающих неизвестно откуда.
– Это как? – я представила, как огромная туша падает сверху, ломая ветки деревьев. Вряд ли бы она выжила после падения с неба.
Слышу, как осторожно хихикнула Ферайя, а следом – басовито урчаще рассмеялся Йалис.
– Ну и фантазия, – пробормотала охотница, прикрывая глаза. – Конечно же, не падала она с неба, как ты себе нарисовала. Просто была в одном месте, а потом – р-раз! – и оказалась в Груане. Она погибла пять лет назад. Йалису едва два года было. Мшисты раньше очень долго жили. Так что Йалис, считай, младенец. Ему ещё расти и расти. Взрослый он раза в три больше будет. Если судить по матушке его.
Больше?! Ничёсе… он и так огромный. Что же дальше-то будет…
– Ему нельзя здесь – не выживет. А он, может, единственный представитель своей расы, оставшийся на Зеоссе. Хотя есть надежда: где-то там существуют такие, как он.
Взгрустнулось. Опять вспомнился Димон – одинокий драко, что очень хотел семью. Что за напасть такая…Геллан молчит. Челюсти только сжал до желваков. Невыносимо думать, что мы оставим малыша здесь. Невыносимо думать, что должны кем-то пожертвовать, оставить здесь, в страшном и неприветливом Груане.
– Надо спать, – говорю решительно. – Всё равно сейчас ничего не решить.
– Добровольно, – Ферайя смотрит мне в глаза пристально, словно пытаясь вклинить свою мысль в мою уставшую голову. – Только добровольно. Если никто не захочет остаться, ничего не изменится. Никакого насилия, никакой жертвы.
Я киваю, давая понять, что услышала. Какой дурак добровольно захочет? Разве что Офа вдруг. Но почему-то внутри всё восстаёт против. Я не готова ни думать, ни выбирать. Особенно за кого-то.
Йалис идёт за мной. Йалис ложится рядом. Вздыхает, ворчит, тыкается огромной башкой в бок. Огромный и горячий, как печка. И снова сердце сжимается до запятой.
Наверное, это мой крест: любить и жалеть их, одиноких и потерянных. Любить до темноты в глазах. Без остатка, без оглядки.
Я обнимаю мшиста – последнего из могикан Зеосса – и засыпаю. Почти мгновенно, вдыхая одуряющий запах цветов, сена и травы.
Ферайя
Её время подходило к концу – она воспринимала дыхание убегающих мгновений кожей. Мир огромен и непредсказуем. Груан – лишь маленький листок гигантского дерева. Однажды ты понимаешь, что изучил его полностью, сосчитал каждую прожилку, увидел каждую клеточку, почувствовал, как движется сок. На ладони – друзья и враги, тайные ходы и желания этого непростого места.
Она полюбила Груан, если это только возможно. Полюбила за красоту и мрачность, за желчность и нетерпимость, за открытое противостояние и вражду.
Он не всегда плох – Груанский лес. Есть в нём и хорошее. Он не только сосёт и жрёт, унижает и расставляет коварные ловушки. Всё это от желания защититься, ощериться шипами и колючками перед теми, в ком видит хоть малейшую угрозу.
Иногда он бывает щедрым и умеет делать подарки. Те, что не унесёшь в кармане, но обязательно положишь на дно своего сердца. В этом его магическое притяжение, с которым расстаться не так-то просто. Но время уходило, и Ферайя понимала: пора расставаться.
Ничто не происходит просто так. И эти путники появились, когда надо. Не было струн, что держали бы её. Оставался единственный долг, с которым нужно рассчитаться сполна.
Она не любила вспоминать жизнь до Груана. Слишком больно от равнодушия и вечной потерянности в пространстве. Не находилось места, моталась, как оборванная верёвка: никому не нужна, никому нет дела. Ещё бы: у других есть преимущества, у неё – недостатки, которые не исправить хорошим поведением.
Её бросили сюда, как псёнка в воду: хочешь жить – научишься плавать. И она поплыла. Сумела приспособиться.
Порой казалось: Груан тоже любит её. Может быть, даже больше, чем люди, считавшиеся родными. Она была их жертвой, куском мяса, искуплением. Ни слёз, ни сожалений: оставили чудовищу как дань. На, ешь, только не приставай, не приходи, не пугай страшилками.
Собственно, Груан давно не навязывался людям. Жил своей жизнью и не хотел контактировать. Неохотно пускал путников, не всегда давал им спокойно пройти и выйти. Лес не обиделся, если бы однажды людишки перестали оставлять подношения. Но об этом знала она. Не знали перепичканные байками и страшными сказками жители близлежащих селений.
Груан принимал, но редко кого выпускал из своих объятий. Боязливые и беспечные лишались жизни. Осторожные уходили, когда наставало время. Ферайя выжила. Оставалось сделать два дела: провести путников и пристроить мшиста.
Ответственность давила на сердце. Если никто не захочет, мшист останется и вряд ли выживет. Она бы осталась вместо него, но Груану нужна новая игрушка. Он пресытился старой. Они изучили друг друга вдоль и поперёк. Груану наскучило её общество. А может, он как настоящий друг хотел для Ферайи большего. Гораздо большего, чем клочок земли без неба.