Вверх тормашками в наоборот-3

Ночь Ева

– У тебя на крыльях выросли перья, – брякнула первое, что в голову пришло и удивилась: а ведь и правда. Не замечала, что ли. Раньше кожистые и нежные, сейчас они покрылись белоснежным пухом. Ещё не перья, конечно, но… так красиво.

– Может, ты опустишь глаза?

Вот как, как он может быть таким неубиенно спокойным чурбаном?! Казалось, его не тревожит собственная нагота. Вообще не трогает. Он стоял ко мне в полуоборота неизуродованной половиной лица. Длинные волосы касались плеч. Кожа немного бледновата, но всё остальное так прекрасно, что хочется плакать.

Я почувствовала

себя ненужной рыбой-прилипалой. Пиявкой. Бесполезным симбионтом. Но сил развернуться и гордо уйти у меня не было.

– Сколько тебе лет, Геллан? – проигнорировала я его слабую иронию. Щас, разгон возьму и закрою глаза, когда с места сдвинуться не могу, так меня припаяло к нему.

Он смотрит немного смущённо. Трепещет ресницами. На щеке – слабый румянец. Крылья надёжно прикрывают его спереди. Но и того, что я вижу, достаточно: тонкую талию, бедро, часть ягодицы и длинную крепкую ногу. Гармоничные мускулы отлично тренированного тела. О лице вообще молчу – идеальный точёный профиль.

Стоп. Смущённый? Неужели?..

– Двадцать три, – он называет свой возраст так, словно стыдится.

– Двадцать три? – восклицаю потрясённо, понимая, что аж охрипла от неожиданности. Нет, я догадывалась: он не настолько взрослый, как мне показалось при нашем эпическом знакомстве. Я тогда подумала, что ему далеко за тридцать. Вся его суровость и вот это хорошо развитое тело вводили в очень сильное заблуждение.

– Я знаю, что выгляжу старше… Но, может, ты всё же опустишь глаза, Дара? Пожалуйста.

Он больше не кажется холодным. И голос у него… Он оборачивается почти полностью, и я вижу его лицо. Наши глаза встречаются. Не знаю, кто из нас потрясён больше. Я смотрю на него. А он видит себя моими глазами. У Геллана почти не осталось шрамов. Это… так непривычно. Но я помню. Я однажды уже видела, как он выглядит на самом деле. Только… это всё равно шок.

Я пячусь задом, как недавно – Неваляшка от странного деда. Будь у меня уши, как у неё, я б натянула их на очи свои бесстыжие. А так нет сил не смотреть, оторваться, разорвать контакт. Он делает это сам. Отводит взгляд. Разворачивается спиной и решительно входит в воду.

Я вижу, как намокают его крылья. Вижу, как блестят капли воды на коже. Гладкая идеальная левая половина и вся в ужасных шрамах – правая. Но это уже неважно. Вообще неважно. Причём давно.

Не знаю, как я смогла перебороть себя, развернуться и уйти на дрожащих ногах. Внутри бушевала такая буря, что я испугалась сама себя. А ещё – верите? – в тот момент я с отчаянной яростью подумала, что не хочу, не желаю этого прекрасно-идеального Геллана, на которого теперь будет пялиться всё женское поголовье Зеосса. Что я предпочла бы, чтобы он остался прежним. Только моим. Тем, кого я полюбила вот таким, как есть, и надеялась, что однажды… А теперь разве я смогу конкурировать с этими яркими зеосскими красотками? С этими Зиргаллиями или Алестами?

Хотелось ломать и крушить. Разбить кулак о какую-нибудь твёрдую поверхность. Но я не смела так вести себя, чтобы не выдать. Только кусала до крови губы и не позволяла слезам пролиться частым дождём наружу. Дудки. Дашка Сафронова не из тех, кто рыдает от неразделённой любви. Переживу. Такие испытания нас не ломают, а только делают крепче!

Глава 40. Истинная ипостась

Лимм

Лимм злился так, что мог разрушить до основания какой-нибудь замок. Голыми руками. Без солнечных камней. Только силой своей ярости.

– Псёнок! Благородный динн без мозгов! Святая наивность и безмятежная глупость! – он добавлял и ещё словечки – грязные ругательства, неблагозвучные для уха, но зато очень точно выражающие его бесконечный гнев.

Лимм потерял одиннадцать стакеров – с трудом отвоёванных смертоносных воинов, которые могли бы послужить его великому делу. Не так-то просто было их подчинить, но каждый из них заменял десяток, а то и больше обычных вояк.

Ему, конечно же, донесли. Расписали в красках. Спирейт был нужен Лимму. Он надеялся на частичную зачистку и на испуганный, затюканный сброд, который не посмеет лишний раз нос высунуть из своих укрытий. Мирные жители – разменная монета, мусор, что мешается под ногами его гениальной задумки.

Геллан и его компания мало того, что вмешались, так ещё и стакеров освободили от магического подчинения. И теперь Спирейт стал недоступен для замыслов Лимма.

– Обезглавить их банду! Если не будет лидера, они больше ни во что не вмешаются.

Ожидаемо, на том конце магического кристалла связи возникла паника.

– Он стакер, – возразили ему. – В окружении своих людей. Вряд ли мы сможем его убить.

Лим зловеще сверкнул глазами из-под тяжёлых век.

– Придурки. Мне не нужна его смерть. Более того – он нужен мне живым. И если хоть один волос с его головы упадёт, развею вас по ветру без следа.

Огромный Нигг – глава его шпионской сети – пошёл пятнами.

– Это вообще невыполнимая задача. Никто из наших не сунется после того, как они расправились с охотниками.

– Болваны! – Лимм сочится презрением. – Вам и не нужно его ни трогать, ни ловить, ни убивать. Достаточно схватить девчонку – и Геллан сам пойдёт за ней хоть на край света.

– Он же убьёт за неё, – сереет лицом до синюшного цвета Нигг. – Кто девку тронет – тот не жилец.

– Мне учить вас, как справиться всего с двумя людьми? С беспомощной девчонкой и мальчишкой? Поймайте её и прикрывайтесь ею – и он ни за что не пойдёт против вас. Более того – шантажируйте. Он сложит оружие, не станет сопротивляться. Но помните: никакого вредительства. И девчонке тоже. Иначе всё напрасно. Спрячьте их, скройте на время, пока я доберусь. И охраняйте так, чтобы даже тень не смогла проскользнуть!

Он ещё что-то выкрикивал и наставлял, вбивал в тупые головы простые вещи и злился. В конце концов, его красноречие не прошло даром. Оставалось только надеяться, что всё пойдёт, как надо. Нужно лишь нейтрализовать. Устранить с пути. А на остальных – плевать. До других людей и нелюдей ему нет никакого дела. Пусть хоть сквозь землю провалятся и трижды умрут.

А Геллан… Лучше его иметь в союзниках. И Лимм знал, что сказать и как убедить упрямца. Чем сломить его непогрешимость. И не такие сдавались без звука. Тем более, если на руках – слишком веские аргументы.