Вверх тормашками

Вероника Дэвис протиснулась в дверь «Хонки-тонка» [1] на Бейкер-стрит и остановилась. Рев музыки кантри, пивной и табачный дух, точно тяжелый удар по темени, обрушили на нее ворох воспоминаний. И ни одного приятного.

Она сделала несколько глубоких вдохов, тщательно контролируя себя и глядя, как воздушный поток, вызванный ее вторжением, увлекает за собой тонкий шлейф дыма. Он плыл и вихрился, наслаиваясь на разноцветные огни неоновой рекламы, украшающей бар. Право же, она готова была поклясться, что все здесь осталось, как двенадцать лет назад. В центре каждого

Пока музыкальный автомат переключался на новую песню, наступило короткое затишье, и стали слышны голоса посетителей, то нарастающие, то приглушенные. В углу зала на столе для пула щелкали шары. Звенели пустые стаканы, когда официантка собирала их со столов и ставила на поднос. Внезапная паника, охватившая Веронику, породила ощущение удушья и вынудила ее напомнить себе, что это всего лишь короткий деловой визит.

Она не работала здесь уже много лет и не собиралась возвращаться. Стало быть, у нее не было никаких реальных оснований чувствовать себя так, что нужно немедленно бежать отсюда наутек. Она должна была познакомиться с новым барменом, нанятым в ее отсутствие Мариссой, и произвести быструю ревизию дел.

Официантка, балансируя с подносом в одной руке, наклонилась смахнуть со стола накопившиеся брызги. Вероника тут же вспомнила — даже слишком явственно — эту постоянно липкую поверхность, остававшуюся таковой, сколько ее ни отмывай. Столь же памятным было и хамство клиентов, постоянный фактор износа нервной системы, как и сейчас, когда мужчины за одним из столов хриплыми голосами отпускали похабные комментарии в адрес официантки — по поводу ее джинсов и облаченных в них округлых форм.

О Боже… Учитывая причины, которые на время вновь привели ее в Фоссил, Вероника никак не предполагала, что неприятное чувство подложечкой усилится больше, чем это бывало раньше. Но она ошибалась. По прошлому опыту она хорошо знала, что такое распущенные руки пьяных мужчин, и на этот счет всегда была начеку. Но дело было давнее, и с тех пор ей больше не приходилось попадать в подобные ситуации, и то брезгливое тошнотворное чувство со временем угасло.

Но сейчас все вернулось на круги своя при виде того, как один из клиентов, воспользовавшись тем, что у официантки заняты обе руки, схватил ее за зад. Осклабившись и хорохорясь перед своими приятелями, мужчина крепче стиснул пальцы и разразился грубой тирадой. Вероника почувствовала во рту, как прежде, хорошо знакомый вкус бессильного гнева. В ярости она шагнула вперед и остановилась как вкопанная, когда нагруженный поднос из рук официантки упал на стол. Пустые стаканы с устрашающим грохотом посыпались на пол. Поднос зацепил подсвечник, который прокатился через стол, но, к счастью, задержался у самого края.

Все разговоры внезапно прекратились. Поэтому голос взбешенной официантки прозвучал предельно ясно:

— Вот тебе, получай! — Она вонзила свои кумачовые ногти длиной в дюйм мужчине в руку и, повернув к нему лицо, резко провела пальцами назад.

Подвыпивший человек в ярости завопил и вскочил из-за стола. Опрокинувшееся кресло стукнуло об пол.

— Ах ты, сука! — выругался мужчина. Из ссадин, прочертивших его руку, начали проступать капли крови. Он недоверчиво уставился на них, потом сжал кулак и оттянул руку назад, замахнувшись для ответного удара.

Вероника со сдавленным протестом в горле попыталась пробиться к женщине. Но прежде чем она сумела протиснуться сквозь группу посетителей, повскакавших со своих мест, чтобы лучше следить за этой стычкой, низкий мужской голос взревел:

— Хватит!

Как и каждый вокруг, Вероника остановилась, пригвожденная звуком, абсолютная власть которого заставила замереть весь бар, и в следующий момент увидела человека, ответственного за это. Она в изумлении смотрела на него.

Ну и трусиха! Это, должно быть, и есть Купер Блэксток, управляющий, нанятый Мариссой.

Новый бармен был крупный мужчина. Он выглядел грозным благодаря твердому, как гранит, телу, прищуренным оценивающим глазам, упрямому подбородку и скулам — достаточно острым, чтобы производить ими нарезку. А его волосы… Вероника не могла оторвать от них взгляд, когда бармен вышел из-за своей стойки. Вот это да! Ничего похожего у мужчин, работающих в подобных заведениях, она еще не видела.

Неужто красит волосы? В этом небольшом пригороде в восточной части Вашингтона взрослый человек никогда не помышлял о подобных вещах, считая их сугубо женским занятием. Но этот светлый нордический блондин, должно быть, красился. Его короткий ежик, как у панк-рокера, выглядел почти белым по контрасту с лицом оливкового цвета, удивительно загорелым для января. В то же время каемка его остроконечных ресниц и брови вразлет были чернее, чем душа дьявола. У него были непроницаемые глаза — темно-карие, как горький шоколад.

Фоссил был консервативным городком, и клиенты «Тонка» должны были быть безжалостны к любому человеку, столь отличному от них. Отсюда следовало, что парень совершил необдуманный шаг, проделав над собой этот экзотической эксперимент… если бы не одно «но». В глазах у него было написано: «А пошли вы все к черту!», что свидетельствовало, что ему абсолютно безразлично чье бы то ни было мнение, кроме его собственного. Мужчина шагнул в толпу, как бы говоря своим агрессивным видом: «Правила здесь диктую я, если вам угодно это знать. В противном случае пошли вы все в задницу!» И люди, которые даже не шелохнулись, когда Вероника пыталась встать на защиту официантки, расступились перед ним, точно Красное море перед Моисеем.

Когда управляющий подошел к столу, пьяный мужчина вскинул руку для всеобщего обозрения и возроптал:

— Вон что она со мной сделала! — Вокруг слышались насмешливые замечания по поводу того, что женщина одержала над ним верх. Это только подливало масла в огонь. — Может, я хотел за ней поухаживать! — оправдывался он.

— Ты не должен был распускать руки. Считай, что счастливо отделаешься, если она не подаст на тебя иск в связи с сексуальным домогательством. — Купер Блэксток поднял упавшее кресло и торжественно поставил его к столу, наградив клиента суровым взглядом. — Ты должен перед ней извиниться.

— О чем ты говоришь, черт побери! Взгляни на это. Она устроила мне кровопускание!

— И правильно сделала, — вмешалась официантка. — Как мне все это осточертело! Эти придурки считают, что моя задница и сиськи — общественное достояние! Знаешь что, приятель? — Она протолкнулась мимо бармена и встала лицом к лицу с пристававшим к ней мужчиной. — Я не желаю слушать твои поганые извинения. Можешь катиться с ними куда подальше! — Женщина сорвала с бедер свой белый фартук и, снова повернувшись к бармену, шмякнула его по животу, как раз на уровне солнечного сплетения. Такой силы было бы достаточно, чтобы заставить более субтильного человека согнуться пополам. — Я ухожу! — заявила женщина. — Ты не настолько много мне платишь, чтобы терпеть это дерьмо!