Вверх тормашками
Шрифт:
Несколькими минутами позже Вероника затворила за собой дверь в спальню и залезла на кровать. Присела на край и, опоясав себя руками, согнулась. «О Боже, о Боже», — повторяла она, бездумно покачиваясь на постели. Она даже не представляла, что такая боль вообще существует.
Как можно было влюбиться так быстро и так безрассудно в человека, которого она едва знала? Ей всегда казалось, что если она полюбит какого-то мужчину, это будет состоявшийся профессионал, спокойный и обходительный, а также разделяющий ее интересы. Бывший морской пехотинец,
Услышав тихий стук в дверь, Вероника ожила и распрямилась.
— Да? — произнесла она, презирая себя за эту внезапную надежду.
— Тетя Ронни? — отозвалась за дверью Лиззи. — Можно мне войти?
Вероника понурила плечи.
— Да, конечно, — сказала она. Не желая, чтобы племянница заподозрила у своей опекунши эмоциональный срыв, Вероника собралась и выдавила из себя притворную улыбку.
Дверь отворилась, и в комнату просунулась голова Лиззи.
— Можно мне до ужина посмотреть телевизор? Я уже приготовила уроки.
Вероника кивнула:
— Конечно. Но сначала зайди на минутку.
Ее племянница вошла, но затем бросила на нее настороженный взгляд.
— Тетя Ронни, у вас какой-то… странный вид. Что-нибудь случилось?
Вероника молча кивнула, чтобы голосом не выдать себя, и похлопала по кровати, дожидаясь, пока девочка сядет рядом с ней.
— Послушай, дорогая. Тебе не хочется уезжать отсюда, я знаю. Но мы должны будем покинуть этот дом.
— Нет! — Лиззи напряглась и попыталась встать, но Вероника схватила ее за руку и свободной рукой погладила по волосам, ощущая их приятное тепло и шелковистость.
— Я знаю, ты беспокоишься, что твой папа не сможет тебя найти. Но твой дядя… гм… дядя Джеймс… — Вероника запнулась, когда острая боль пронзила ей сердце. — Дядя Джеймс останется здесь и даст знать твоему папе, где ты находишься. Но даже если бы его не было в городе, — сказала она более строгим голосом, — твоему папе известно, где я живу.
Ребенку незачем было знать, что Эдди лучше не следовало бы показываться на пороге ее дома без индульгенции в кармане.
— Но…
— Мне очень жаль, дорогая, — продолжала Вероника. — Конечно, тебе будет трудно начинать занятия в новой школе с середины четверти. Но вся моя работа рухнет, если не уделять ей какое-то внимание.
— Принести на стол корм для моего замечательного маленького цветочка, — уныло сказала Лиззи.
— Что? — Так обычно говорил мой папа, когда я не хотела, чтобы он уезжат в командировку. — Лиззи понизила голос. — Он говорил: «Так нужно, моя сладкая. Я должен приносить на стол подпитку для моего замечательного маленького цветочка». — Лицо ее внезапно просветлело. — Может быть, дядя Куп сможет поехать с нами?
У Вероники засаднило в горле, словно она проглотила толченое стекло.
— Нет, ему нужно побыть здесь, присматривать за «Тонком», пока он не будет продан. Но ты сможешь приезжать сюда и оставаться с ним на уик-энд, если захочешь. — Вероника снова заставила себя улыбнуться, надеясь только, чтобы это не выглядело так же фальшиво, как ее чувства. — Разве это будет не мило? — Ее сердце было готово разорваться на куски, когда маленькие плечики Лиззи поникли в безнадежности.
— Наверное, — мрачно сказала она.
— Дежа-вю, — с изрядной долей сарказма пробормотал Куп, когда, закрыв на ночь «Тонк», не заметил, как оказался перед дверью в спальню Вероники. — Разве ты уже не проигрывал эту сцену, приятель?
Однако он продолжал стоять в темноте коридора, прижимая руку к холодному дереву, будто так он мог ощутить биение теплого сердца Ронни по другую сторону двери. Одна половинка его «я» хотела отворить дверь, войти в комнату и отыскать путь к сокращению этой ужасной дистанции между ними. Другая была чертовски сердита, что он снова оказался в положении просителя, вынужденного вымаливать крохи чьей-то любви.
Суп, который они с Ронни так весело готовили вместе в этот день, с успехом сошел бы за рыбный паштет. Все, что ему оставалось, — это сидеть вместе с ней и Лиззи за кухонным столом и делать вид, что ничего не случилось. Глотать пищу было выше его сил, и он видел, что Вероника чувствовала себя ненамного лучше. А милая крошка была сама на себя не похожа. Подумать только, прежде живая девчушка водила ложкой по тарелке с энтузиазмом не большим, чем взрослые. Никто из них троих не проглотил больше куска или двух.
Куп взялся за ручку двери. Проклятие! Это было какое-то безумие! Он хотел войти в спальню и забрать Веронику наверх, раз и навсегда.
Ну и что он ей скажет? Он уронил руку. Потому что правда была такова, что ни он, ни она не желали отступаться от своей позиции. Тогда какого черта разговаривать? О чем?
Куп отошел от двери. Еще слишком рано, сказал он себе. Он сделает умную вещь, если отложит все до завтрашнего вечера. К тому времени оба имеют шанс выспаться — тогда можно будет и поговорить.
Утром вещи обыкновенно выглядят намного ярче.
Единственное, что действительно было ярче, когда утром Куп спустился на первый этаж, — это погода. Сквозь окна лился солнечный свет. Наружные стены, за последнее время промерзшие насквозь, больше не источали пронизывающего холода. Температура определенно поднялась на несколько градусов.
Куп снял с горячей подставки кофеварку, наполненную наполовину, и налил себе кофе. Было слышно, как Вероника в гостиной разговаривает по телефону. Он взял чашку и прямиком направился к двери.
— Я понимаю, это запоздалое обращение, — объясняла Вероника, когда он вошел в комнату. — Но мне действительно нужно как можно скорее встретиться с мистером Пиви. — Она посмотрела на Купа и повернулась к нему спиной. — Я и Лиззи Дэвис переезжаем в Сиэтл. Но я подумала, что лучше сначала обсудить с мистером Пиви юридические вопросы.
Его бросило в холод. Она уезжает? Даже не попытавшись ни в чем толком разобраться, просто собрать игрушки и уехать?
— Да, я подожду, — сказала Вероника в переносную трубку радиотелефона.