Вы способны улыбнуться незнакомой собаке?
Шрифт:
Весело подхватив Ленину дорожную сумку одной рукой, а другой взяв подругу за запястье, Алла потянула ее за собой, к машине. Она умудрилась поставить ее не там, где ставят все, а где-то очень близко от перрона.
Они ехали по утреннему, свежему после ночного дождя городу городу, который был Лене очень близок и дорог. И, несмотря на усталость, она была готова снова и снова восторгаться дворцами и просто домами, мостами и мостиками, быстрыми чайками над беспокойной Невой.
Лена любила этот славный город за красоту камня, его составляющего, за стойкость людей, его населяющих, любила за то, что Питер был городом военных моряков и здесь учился и ее папа, и ее Саша, и ее Олег.
Кстати, в каждую свою поездку сюда (хоть и немного их было) она непременно отправлялась на Северное кладбище, чтобы поклониться Олегу (его портрет на памятнике был одновременно
Лена приходила к двум небольшим памятникам из черного гранита с золотыми буквами, золотыми якорями и чайками — неизменно с белыми розами. Ей казалось, что именно эти цветы должны были лежать здесь всегда. И если бы она жила в Ленинграде, то, наверное, все, что зарабатывала, тратила бы только на белые розы. Алла, умница, зная это, раза два в год (обычно на Пасху и в День Военно-морского флота), несмотря на свою жуткую занятость, приезжала на Северное кладбище и тоже привозила розы. Только это были не несколько цветков, а роскошные белые букеты. Алла ведь не признавала ничего чисто символического: и количество, и качество, и размеры — все должно было быть самое-самое. Такая уж она, Алла, была. Укладывая розы на отполированные могильные плиты, она неизменно приговаривала: «Это тебе, Олеженька, от Лены нашей. А это вам, Ольга Николаевна и Павел Григорьевич». И плакала. Она ведь, Алла, была очень эмоциональна.
Но сейчас — о другом. Сейчас подруги мчали на белом «фольксвагене» по стрелке Васильевского острова, и Алла на ходу, мешая встрече Лены с городом, беспрерывно тараторила обо всем на свете. Несколько раз она возвращалась к главному: недавно была така-а-я шикарная встреча с Гаврилиным, ты не поверишь. Он, оказывается, перевелся в Питер почти полтора года назад. На адмиральскую должность, между прочим. Так этот гад (представляешь, Лен?) позвонил только тогда, когда получил адмирала. И позвонил так, как будто он только тут появился. Это Алла уж потом разнюхала, что он в Питере уже больше года. Ну, по телефону-то он, конечно, ничего про адмиральские погоны не сказал. Думал убить наповал. А Алле, сами понимаете, еще больше хотелось его сразить. Она, бедная, всю башку, по ее собственному выражению, сломала, на чем подъехать: на этом (Алла небрежно вскинула подбородок, указывая на капот своего «фольксвагена») или на «мерсе» (да-да, Лен, у меня еще и «мерседес» теперь есть, увидишь). «Мерс», ясное дело, эффектнее, но на нем Алла чувствовала себя пока не слишком уверенно. В общем, вся измучилась. Как обезьяна.
Лена не поняла про обезьяну.
— Ну, как обезьяна в том самом анекдоте. Когда попросили умных сделать шаг вперед, а красивым велели остаться на месте. Бедная обезьяна! Как я ее понимаю. Ленка, а ты бы, кстати, на месте осталась или вперед подалась?
Лена засомневалась.
Подруга довольно хихикала.
— Не, Ленка, с тобой-то понятно. Но обезьяна-то, обезьяна! Представляешь?!
На Аллу напал жуткий приступ хохота. При этом она, однако, вполне успевала следить за дорогой.
— Так вот, — успокоившись, продолжала Алла. — Он назначил мне свидание. Мы, кстати, не виделись почти шесть лет. Я, конечно, все-таки пересела на «мерс». Да, главное, сделала эту стрижку. — Алла, отняв руки от руля, попыталась ухватиться за остатки волос на голове, это не получилось, и она любовно погладила свой «ежик».
По наблюдениям Лены, Алла вела себя за рулем все же несколько странно: рассказывая что-то взахлеб, она пыталась изобразить это еще и руками. «Господи, помилуй, — твердила Лена про себя. — Господи, помоги нам доехать». Но при этом она, чтобы не обидеть Аллу, изображала внимание, удивление, восхищение и все, что требовалось, хоть и боялась при этом — страшно.
Алла так и не досказала про Гаврилина, потому что по пути встретился какой-то нужный супермаркет и она, ловко припарковав машину там, где, казалось бы, втиснуться было невозможно, потянула Лену за покупками.
Лена, как положено провинциалке, изумленно озиралась по сторонам: всего было настырно-много, и все было ярко, разноцветно, призывно. В Рязани таких магазинов, кажется, еще не было. Во всяком случае, Лена ничего подобного не видела.
Загрузив всякой продуктовой всячиной огромную корзину на колесиках, Алла уверенно покатила ее и потянула за собой подругу в тот отдел огромного зала, где были
Глаз у Аллы был верный, и, выбирая что-то для подруги, она даже не считала нужным советоваться с ней: все сама знала и понимала — и про размер, и про цвет, и про фасон.
Лена, выйдя из задумчивого оцепенения, пыталась урезонить Петрову, пыталась напомнить, что у той были какие-то дела.
На «дела» Алла отреагировала мгновенно. Остановившись перед стеллажами, заманивающими кружевом белья, она сначала позвонила, очевидно, своему бухгалтеру, напомнив про платежки и про что-то еще, о чем Лена не имела ни малейшего представления. Затем, набрав другой номер, довольно грубо кому-то намекнула, что если то-то и то-то (что именно, Лена опять же не поняла) до завтра не будет сделано, то она, Алла, с этим кем-то будет говорить по-другому.
— Нет, ну не собаки, а? Чуть-чуть стоит расслабиться, все под откос пустят. С лучшей подругой пообщаться не дадут! А уеду, что будет? Хоть не езди никуда, ей-богу. А с другой стороны, я пашу без отдыха лет пять, не меньше. Ну, вылеты на теплые моря на пару-тройку дней, сама понимаешь, не считаются…
А теперь я объясню, для чего Лена была вызвана Аллой в Питер на целых две недели.
Дело в том, что Петровы решили наконец всей семьей отдохнуть. Они выбрали (точнее, Алла выбрала) Кипр. Глава семьи, то есть опять же Алла, постановила, что надо не просто отдохнуть, а непременно — всем вместе. Надо успеть отдохнуть всем вместе, пока Ромка с Антоном не вылетели из родительского гнезда и не обзавелись своими гнездами, пока она, Алла, может блеснуть молодостью и красотой на фоне своих громадных близнецов (ее действительно можно было принять за старшую сестру, а может, и возлюбленную — это ведь сейчас не редкость — одного из ее красавцев сыновей). Нельзя было обойтись и без Петрова-старшего: ему отводилась роль хозяйственника.
В общем, такова была воля Аллы: отдохнуть вчетвером, и никак иначе. Соответственно возникала проблема. С кем оставить пятого члена семьи — таксу Рэту? Брать ее с собой не хотелось. Рэта плохо переносила самолет, да и вообще была натурой тонкой, впечатлительной, нервной — одним словом, она была, как все женщины, немножко неврастеничкой. Любые изменения привычного образа жизни действовали на рыжую таксу отрицательно.
Таким образом, собаку нужно было оставить в квартире с надежным человеком. Надежные люди находились и в Питере, но Алла решила, что будет здорово, если приедет именно Лена, которую Рэта знала и любила. Лена совместит приятное с полезным: сменит обстановку, побродит по музеям (она большая любительница этого дела), ну и Рэта будет под присмотром и в интеллигентном обществе, а забот она особенных и не требует. С кормежкой — вообще никаких проблем. Рэта с детства — аллергик, и ей ничего нельзя, кроме отварной гречки, телятины и зелени. Кормить — строго два раза в день, утром и вечером. Причем и гречку, и мясо можно сварить на два-три дня — и в холодильник. И гулять два раза. Парк — рядом.
Нарисованная по телефону Аллой перспектива Лену более чем устроила. Главное, что ее отпуск совпадал с отдыхом Петровых. Так что все складывалось как нельзя лучше. Возможности поехать куда-то еще у Лены Турбиной не было. Питер она обожала. Рэту — тоже.
Да, кроме цели пристроить свою таксу, Алла держала в голове еще одну тайную мысль, связанную с пребыванием Лены в Питере. И хотя это было не в ее характере, мыслью этой делиться с Леной она не стала. Я вам об этом тоже, пожалуй, пока ничего не скажу. Хотя нетрудно догадаться. Алла постоянно пеклась о Лениной судьбе, и ей хотелось восстановить справедливость: уж кто-кто, а Лена должна быть счастлива.