Вы способны улыбнуться незнакомой собаке?
Шрифт:
Несмотря на внушительное количество комнат в петровской квартире, разговоры «за жизнь» велись, по обыкновению, на кухне.
Быстренько затолкав чашки-тарелки в посудомоечную машину, Алла вытерла стол и набросила на него извлеченную откуда-то знакомую зеленую вязаную скатерть, лохматую от времени и очень родную; принесла из гостиной тот самый подсвечник, который когда-то очень-очень давно подарила ей Сашина бабушка; зажгла стоящую в ней уже наполовину оплывшую свечу; прикинула, что этого света слишком мало, поэтому достала из настенного шкафа еще одну свечку и пристроила ее рядом на блюдечке; поняла, что нарушена гармония, но второй свечи не загасила, а просто переставила ее на подоконник и, наконец, уселась напротив Лены, так же поставив локти на стол и положив подбородок в ладони.
Они вопросительно посмотрели друг другу в глаза: кто первый?
— О, подожди! — Алла вскочила и снова кинулась (времени было жалко!), кажется, в спальню.
Оттуда она приволокла тяжелую напольную вазу с огромными белыми розами — их было штук двадцать пять, не меньше.
Алла поставила вазу не далеко и не близко, а так, чтобы ее было видно в полумраке, царившем теперь на кухне.
Лена знала эту потрясающую привычку подруги: если в доме есть живые цветы, перетаскивать их за собой из комнаты в комнату. Цветы в доме были почти всегда. Алла могла и сама их себе купить, если вдруг по пути домой глаз вдруг выхватывал среди множества букетов, продающихся обычно у каждой станции метро, что-то волнующее ее, близкое ей, вызывающее у нее эстетический восторг. Она любила розы. Она любила герберы. Она любила и крупные садовые ромашки. Все зависело от ее внутреннего состояния. И никогда от состояния кошелька! Алла могла купить букет на последние деньги (ведь были и в ее жизни времена, когда приходилось буквально считать копейки).
И вот наконец, когда шептали-потрескивали свечи, когда лунно сияли в напольной вазе розы, а по потолку вспуганно порхали тени от всплесков рук, участвующих в повествовании, Алла с Леной и узнали друг о друге то, чего не было еще сказано по телефону.
Конечно, Алла начала с себя. То есть с Гаврилина. Господи, кто бы мог подумать, что он может оказаться столь романтичным!
— Ленка, ты не представляешь, — громко шептала Алла, — ты просто не представляешь! Договорились встретиться знаешь где… у Исаакия! Где всегда полно народу, где вечно полно иностранцев! Это он, кстати, предложил. Там не очень удобно парковаться, но я упираться не стала. Ну вот. Еду, в общем. Сама понимаешь, выгляжу на все сто. Ты еще, кстати, не видела у меня потрясный красный костюм, брючный. Между прочим, не фирма! У меня теперь есть такой модельер на Невском — обалдеть можно! Такой мальчик… У нас пока еще ничего не было, но… Ученик Зайцева, между прочим. Ну ладно, о нем — потом.
Короче. Смотрю: стоит. В форме. Весь из себя адмирал (это я сразу усекла). Ну, покруглел еще, конечно. Нехорош! И на фоне черной формы — вот эти розы.
Алла влюблено посмотрела на живых, но безмолвных свидетелей ее потрясающей встречи с Гаврилиным.
— Все на него таращатся, — продолжала взахлеб Алла. — И видно, ну прямо совершенно отчетливо видно, — балдеют! А он… вроде пытается не дергаться, а сам зырит по сторонам: откуда я появлюсь? А я на самой малой подъезжаю прямо к нему. Он не смотрит. Все пялит глаза туда, откуда народ идет. Ну вот. Я остановилась, посигналила.
Ну и сигнал у меня, сама понимаешь… не сигнал, а песня райской птицы… Этот смотрит и челюсть у него, конечно, отваливается! Меня пока еще плохо видно, но он уже понимает, что это — я! Адмиральские погоны против «мерса»! А?!
Он стоит с отпавшей челюстью, я выпархиваю — и к нему. Снимаю черные очки: не меня ли дожидаетесь, товарищ контр-адмирал?
Но этот гад быстро собрался, изобразил сдержанное восхищение, поднес мою руку к губам, а потом вручает мне букет. Уж не знаю, как он умудрился так сделать, что, пока он стоял на месте, с букета ничего не сыпалось, а как только я взяла цветы, порыв ветра сорвал с них лепестки — много-много! — и они меня осыпали — с плеч до ног, а некоторые еще и на мой «ежик» сумели спланировать. Картина была! Обалдеть! Лепестки роз, осыпавшие меня всю, белое на красном. И все это — на фоне серебристого «мерса». Ну и адмирал опять же — рядом. Классно?
— Классно! — подтвердила Лена, оглядываясь на лунные розы и ясно представляя себе все, что так сочно и азартно нарисовала ей Алла.
А та упоенно продолжала:
— Краем глаза вижу: какой-то иностранец щелкает нас своей «мыльницей». Представляешь? Но ты не думай, что лепестки осыпались, и от цветов ничего не осталось. Вот они, целые! Это он купил еще десяток и ободрал их все на лепестки, а потом обложил ими весь этот букет.
Алла сделала нужную паузу, наблюдая эффект, который должны были произвести ее слова. Эффект был.
— Вот ты бы додумалась до такого? — спросила торжествующе Алла Петрова.
— Я — нет, — восхищенно покачала головой Лена.
— Вот и я — нет. А этот гад — додумался!
Алла еще несколько раз вернулась к белым розам, красному костюму, серебристому «мерсу» и адмиральским погонам — то есть тем атрибутам, которые и сделали встречу потрясающей. Потом коротко обрисовала ужин в ресторане (ресторан был так себе), и пару часов в чьей-то квартире (на «номера» Гаврилин опять же не потянул!), впрочем, вполне приличной. И хотя тут тоже были неожиданные нюансы («люблю» говорил — представляешь? Дождалась, слава тебе, Господи!), все-таки самым главным Алла считала романтическую метель из белых лепестков роз.
Про недосягаемого и единственного сказала то же, что всегда: недосягаем и в этом неповторим. Отношения не изменились ни на йоту. Звонит только тогда, когда ему удобно и нужно. Приблизительно пару раз в месяц не чаще, но и не реже. Подарки делает шикарные: все, что Алле захочется. Когда ей на что-то не хватает, занимает у него же. Естественно, без отдачи. Слова «люблю» не знает в принципе и в сфере духовной держит Аллу на расстоянии вытянутых рук, предупреждая любое ее исступление суровыми словами: «только без фанатизма, пожалуйста».
— Помнишь, как там у тебя… — Алла закинула голову, припоминая. — «И ближе вытянутых рук не пустишь, и сердца своего мне не откроешь…»
— Да, было такое, — откликнулась Лена, — Буланкину посвящалось. Кстати, о нем что-нибудь слышно?
— Все то же самое, — неопределенно мотнула головой Алла. — Ты лучше мне про этого плейбоя, с которым в поезде ехала, расскажи.
Лена старательно пересказала все, что успела узнать за ночь об Олеге Кроузе.
— Подходяще. — Алла удовлетворенно кивнула головой, хотя было видно, что что-то ее смущает.
— Ты чего? — спросила Лена.
— Ленка, не упускай ты его. На всех остальных плюнь, а его не упускай, — попросила Алла.
— На кого это — остальных? — удивилась Лена.
— Ну мало ли кто объявится, — пожала плечами Алла.
— Вот ты еще говоришь: «не упускай», — усмехнулась Лена. — Как будто от меня что-нибудь зависит. У него таких знаешь сколько!
— Не скажи, — активно замотала головой Алла. — Если у него башка на плечах есть, он должен понять, что к чему. Тебе-то он как?