Выбитый генералитет
Шрифт:
— Ну, Ваня, не поминай лихом, — обнял он на прощание шофера. — Если пришлю вызов, приедешь?
— Обязательно! Столько лет вместе. — Когда-то в 1918 году он помог Михаилу Николаевичу освободиться из-под ареста, и с той поры они не расставались.
Поезд тронулся, в окнах поплыли строения вокзала. «Надолго ли из Москвы?» Сколько в его жизни было таких неожиданных назначений, сборов, переездов. И сколько еще будет?
В Самару они прибыли утром. Едва поезд подкатил к платформе, в вагоне появился командарм 2-го ранга Дыбенко. Ему предстояло сдать командование
— Куда предписание? — спросил тот.
— Командующим Ленинградским военным округом. — И осторожно спросил причину столь странного назначения.
— Мне самому непонятно. Но не будем об этом, Павел Ефимович. Время рассудит.
За эти дни он сильно изменился: похудел, голова засеребрилась, нервы натянуты, как струны. Но он сдерживал себя, старался быть спокойным, ровным.
26 мая проходило совещание политсостава округа. Тухачевский выступил на нем, определил, какие предстоит решать задачи в ходе летней учебы.
Его слушали внимательно. Перед собравшимися предстал высокообразованный человек, глубоко знающий теорию и практику военного дела, владеющий методикой воспитания и обучения.
— Объясните, почему вас сняли с должности заместителя наркома? — послышался из глубины зала голос. Наступила тягостная тишина. В который уже раз ему задавали этот вопрос, а ответа он так и не находил.
— Так решило правительство. Более ничего сказать не могу.
После совещания он и Дыбенко отправились в штаб. Они только приступили к деловому разговору, как в кабинет вошли трое в форме сотрудников НКВД.
— Гражданин Тухачевский, вы арестованы, — и старший в чине майора положил на стол листок. — Вот ордер на ваш арест. Пройдемте к машине.
— Павел, — обратился арестованный к Дыбенко перед тем как покинуть кабинет, — скажи Нине, чтобы она возвращалась в Москву. Помоги ей.
Дыбенко прибыл на квартиру Тухачевского бледный и взволнованный.
— Что случилось, Павел Ефимович? Где Миша?
— Пина Евгеньевна, случилось несчастье. Вернее — недоразумение: Михаила Николаевича арестовали. Вы сегодня должны вернуться в Москву. Билет доставят и вас проводят.
В тот же день она выехала в Москву. И этим же поездом в специальном вагоне под охраной везли ее мужа.
Пребывание в Самаре, действительно, было недолгим.
— Итак, гражданин Тухачевский, я — следователь Ушаков, — произнес сидевший за столом. Худое, с впалыми щеками лицо, глубоко запавшие глаза, голый череп. — Мне поручено провести следствие на предмет вашей враждебной деятельности.
— Вы несете чушь! — не сдержался Михаил Николаевич. — Так я арестован по этой причине?
— Давайте сразу условимся: вопросы буду задавать я. Вам дано право только на ответ. Итак, гражданин Тухачевский, продолжим. Чтобы не осложнять отношения, лучше будет, если вы во всем признаетесь сами.
— Я еще раз повторяю, что мне не в чем признаваться. Я честно исполнял свой воинский долг.
— Если бы… — многозначительно изрек следователь. — На вас имеется достаточно компромата. Вот заявление одного члена антисоветской
— Написано под копирку.
— Зачем вы так? Они написаны в разное время, различными лицами… А вот любопытная информация секретаря парткома штаба Западного военного округа. Он обвинял вас в третировании коммунистов.
В памяти возникло лицо губастого партийного секретаря, бездельника и болтуна. Однажды Михаил Николаевич при всех упрекнул его в демагогии. Тот в отместку накатал в Москву донесение. На имя наркома Фрунзе.
Ознакомившись с письмом, Михаил Васильевич написал: «Партия верила тов. Тухачевскому, верит и будет верить». И вот этот «документ» приобщен теперь к делу.
— Так это же кляуза! — воскликнул подследственный. — Фрунзе не поверил, а вы пытаетесь ее использовать.
Следователь промолчал.
— Вот еще свидетельство. В нем прямо указывается, что в военных кругах готовится заговор против нашего правительства, против народа, и вы, Тухачевский, стоите во главе его.
— Я отказываюсь признать это. Все, в чем вы меня пытаетесь обвинить — ложь и клевета.
Но следователь будто не слышал, перевернул лист и продолжил читать.
Совсем не просто было опровергнуть подтверждаемую фальшивыми документами версию умельцев из НКВД.
Заплатив огромную сумму из средств своего ведомства за берлинское досье, Ежов делал все возможное, чтобы подтвердить достоверность немецкой фальшивки. На карту теперь была поставлена его, «железного наркома», карьера и жизнь. Сталин ошибок не прощал. Подручные Ежова стали спешно стряпать дело о военном заговоре.
Начали они с ареста заместителя начальника строительства столичной больницы Михаила Евгеньевича Медведева. Он был вне подозрений, но в прошлом комбриг руководил одним из управлений штаба РККА, который возглавлял Тухачевский.
Четыре года назад Медведева уволили из рядов Красной Армии.
— Арестовать, — приказал «железный нарком», когда кто-то услужливо донес, будто бы от него, Медведева, когда он еще служил в армии, слышали о каком-то заговоре. — Сейчас же арестовать!
И Медведева арестовали и начали кроить «дело».
— Когда вы услышали о заговоре? От кого?
— Кто-то мимоходом сказал, не помню уже кто. Дело-то было шесть лет назад, — признался комбриг.
Попытки навязать разработанную на Лубянке версию арестованным отвергались.
— Не церемониться! Уломать! — последовал приказ Ежова. И Медведева «уломали»: он безропотно стал подписывать все, что ему представляли.
К «делу» о заговоре подключили ранее арестованных военачальников Примакова и Путну. Оба они, герои гражданской войны, теперь в тюрьме переносили нечеловеческие мучения. Вскоре к ним присоединили и начальника главного управления кадров Красной Армии комкора Фельдмана. Не вынеся пыток, он написал письмо Ежову: «…Я готов, если это нужно для Красной Армии, выступить перед кем угодно и где угодно и рассказать все, что я знаю о военном заговоре…» Человека «сломали».