Выбор Геродота
Шрифт:
Вот куски статуи двух всадников — Гиппия и Гиппарха, сыновей Писистрата. Вот разбитые фигуры прекрасных девушек-кор. Стелы с посвящениями ремесленников и эвпатридов просто свалены в кучу — жрецам не до них, хватает работы с храмовыми реликвиями.
Источник Эмпедо, лестница к скальному колодцу, а также вход в пещеру Аполлона Пифийского еще не были расчищены от завалов. Священная маслина храма Эрехфея погибла при штурме Акрополя персами.
В свободные от заседаний коллегии дни здесь трудились магистраты, но рабочих рук все
Алтарю и бронзовой статуе Афины Ники с Микенского бастиона повезло больше — они почти не пострадали. Закрываясь щитом, на котором расправляет крылья Пегас, богиня подняла копье. Словно грозила персам расправой за святотатство.
Первым делом жрецы принесли жертву Зевсу Агораю. Затем почтили алтари Афины, Посейдона и Эрехфея. Девушки возлагали корзины с дарами к статуе Афины Полиады, расставляли треножники на теменосе Пандиона. Матери новорожденных возлагали к алтарю Артемиды Бравронии свою одежду, пояса и драгоценности.
Архонты, стратеги, а также делегаты полисов Эллады собрались у алтаря Зевсу Агораю. Зазвучали приветственные речи. Когда подошла очередь Кимона, он обвел рукой Акрополь.
В голосе стратега зазвенел металл:
— Вот что принес нам Ксеркс. Вместо священных статуй — обломки. Вместо храмов — руины. Если мы просто уберем все это с теменоса, следующие поколения афинян забудут о вероломстве персов. Память потомков будет служить нам защитой от врага лучше любых стен. Клянусь олимпийскими богами, что сами камни станут памятником беззаконию варваров.
Окружившие орхестру паломники громко возмущались преступлениями оккупантов, подкидывали пегасы в знак поддержки оратора. Слышались проклятья персам и обещания умереть за святыни предков.
Кимон поднял руку, призывая соотечественников к вниманию.
Когда крики смолкли, он продолжил:
— Мы должны не только жить прошлым, но и смотреть в будущее. Ни одно из святилищ не будет восстановлено в прежнем виде, но я обещаю построить на Акрополе новые храмы. Из лучшего мрамора с каменоломен Пентеликона. Они станут гордостью Афин, а на их стенах мы приколотим символы великих побед эллинов над персами.
Толпа ликовала…
Исодика не заметила, как Кимон оказался рядом.
Нежно взяв эвпатридку за руку, стратег прошептал ей на ухо: "Выйдешь за меня?"
Она задохнулась от счастья, еще не веря, что все это происходит на самом деле.
Потом повернула к нему сияющее лицо: "Конечно!"
Исодика сняла с шеи шнурок с мешочком, в котором хранился клок медвежьей шкуры. Амулет полетел на землю. Теперь он не нужен — ничего плохого с ней не случилось и уже никогда не случится. Ведь Кимон будет рядом.
Но праздник еще не закончился.
Афинянам предстояло насладиться дромосом — гимнастическими состязаниями и скачками на лошадях. На внешнем рейде Пирея триеры ждали команды,
Паломники хотели веселиться, кружиться в хороводах, петь. Пока живы, пока есть сила в руках, а рядом любимые семьи и верные друзья. Каждый понимал, что может погибнуть в схватке с врагом.
Тем временем к Афинам приближались полчища Мардония.
478 г. до н. э.
Афины
Полуденное солнце разбивалось об известь стен, разбрасывая брызги жара по выгульному двору.
Все живое в этот знойный час пряталось в тени. Собаки обморочно дышали, втиснувшись в щель между сараем и жерновом, сохой или пифосом. Свиньи старались распластаться в грязи так, чтобы наружу торчал только розовый нос. Овцы обессиленно лежали на земле, прячась друг за друга.
Только домашняя птица продолжала рыскать среди амфор, груд высушенного навоза, жердей, хозяйственной рухляди. Припорошенные пылью куры и гуси не чувствовали жалящих солнечных лучей.
В мастерской царил полумрак.
От маленького окошка под стропилами раструбом бил солнечный свет. Пахло сырой глиной, травами, уксусом. Тускло отсвечивали раздутыми боками двуручные пелики с красками: желтой охрой, пурпурным лакмусом, красным алканином, алым краппом из корней марены, синей вайдой из листьев синильника, краснокоричневой персидской кошенилью, синей нубийской краской индиго.
К стене привалился большой обломок мрамора с плоским верхом для смешивания красок — весь в цветных подтеках. Отдельно стояли широкогорлые кратеры с кермесом для изготовления кармина, египетскими квасцами, сухими гранатовыми корками, из которых производится желтая краска, опилками зеленого медного малахита, разноцветной аравийской камедью.
Со стропил обреченно свисали связки беличьих и куньих шкурок, пучки засушенных стеблей с соцветиями, причудливо загнутые корешки. На табурете-дифросе вперемешку валялся подручный инструмент — лопаточки, скребки, стилосы.
Из сундучка с откинутой крышкой торчали толстые и тонкие кисти из пальмового волокна, из египетской травы хальфа, метелки из расщепленных пальмовых листьев и тростника, лохматые веники из африканской ромашки.
Вдоль стен змеились бухты льняных веревок, вспучивались стопки тростниковых циновок, раскорячилась большая керамическая миска-лекана с кусками белой и цветной глины для производства ангоба.
Эльпиника, стоя на перевернутом пифосе в полупрозрачной льняной накидке, блаженно жмурилась под откровенными взглядами Полигнота. Молодой начинающий художник с острова Фасос пристально и беззастенчиво разглядывал знатную натурщицу. В одной руке он держал кусок угля, в другой деревянную доску с пришпиленным к ней папирусом.