Выбор Геродота
Шрифт:
Когда боль в боку улеглась, галикарнасец забылся тяжелым беспокойным сном. Проснулся внезапно — от удушья: кто-то зажимал ему рот. Навалившееся тело казалось каменной глыбой.
Сорвав с лица чужую руку, Паниасид резко вдохнул. Пахнуло знакомой вонью. В лицо ткнулась жесткая, как щетина, борода. Варвар тяжело хрюкал, мусоля его лицо губами. Галикарнасец замолотил кулаками. Бесполезно — с таким же успехом можно было лупить по туше дохлого дельфина.
Колх снова зажал ему рот. Паниасид шарил по земле в надежде найти камень. Но пальцы лишь
Он резко махнул рукой, всадив обломок кости в горло варвара. Тот захрипел, забился в судороге, затем обмяк. Паниасид почувствовал, как теплая кровь заливает ему грудь…
Утром охранники выволокли труп колха на террасу. Паниасида снова избили. Так он и лежал под навесом до полудня — обессилевший и униженный.
Арестанты время от времени давали галикарнасцу глотнуть затхлой воды. Когда перед ним поставили миску с нарубленным корнем мальвы и листьями редьки, он даже не пошевелился.
В полдень от театра к десмотириону направилась группа афинян. Галикарнасца под руки вывели на террасу, усадили под скалой.
— Узнаешь меня? — спросил Эпихар.
— Да, — еле слышно прошептал Паниасид.
— Твое письмо я утром передал Кимону. И представь себе: прочитав его, стратег сразу приказал вытащить тебя из тюрьмы и привести к нему. Даже отправил за тобой форейон. Что же ты за птица такая? — Магистрат не мог скрыть удивления.
— Где Геродот? — Казалось, собственная судьба Паниасида не волнует.
— Пока у меня. Но Кимон хочет видеть вас обоих. М-да-а…
Эпихар с сомнением осмотрел грязную одежду галикарнасца.
— Сначала тебя надо привести в порядок — помыть, постричь, обработать синяки и заштопать хитон. А вечером он нас ждет. Сам встать сможешь?
Паниасид с трудом поднялся. Рабы помогли ему одолеть лестницу. Магистрат и свита вернулись к театру, где их ждали лошади. Взвалив шесты форейона на плечи, носильщики не в ногу зашагали по улице…
Улица Треножников терялась за Акрополем. Лачуги Мелите сменились богатыми дворцами Кидафенеона. Галикарнасцы в растерянности стояли перед виллой Кимона. Рабы устало опустились прямо на вымостку. Одного тут же отправили к нимфею за водой.
Роскошный портик высился среди памятников хорегам, чьи воспитанники победили в хоровом агоне. Место престижное… Хотя чему тут удивляться — именно таким и должно быть жилище наследника тирана Херсонеса Фракийского.
Паниасид несколько раз грохнул бронзовым кольцом в дверь. Узнав имена гостей, привратник впустил их в прихожую. После омовения ног галикарнасцы прошли в андрон.
От тимиатериев исходил тонкий аромат благовоний. В центре мозаичного пола Геракл душил немейского льва. Мускулы героя вздулись, он изо всех сил сжимал шею хищника, а тот в агонии широко раскрыл пасть.
Увидев вошедших, хозяин отложил в сторону свиток, энергично встал с клисмоса. Пока галикарнасцы устраивались на лежанках, рабы расставляли
Разговор не клеился. Кимон как будто не стремился помочь гостям освоиться в незнакомой обстановке. Приглядывался, изучал, как они себя поведут. Задав вежливый вопрос, делал вид, что такой же вежливый ответ его устраивает.
Галикарнасцам предложили тушенных в вине зябликов. Паниасид удивился: цена таким птицам на рынке — обол за семь штук. Зато на десерт подали привозные яблоки и гранаты.
Заметив интерес гостей к фруктам, Кимон равнодушно бросил:
— Ааа… Эти… Кобон прислал, у него в Мегарах связи, там лучшие яблоки на Истме. Сам бы я никогда не купил. Мне, если честно, все равно, что есть — хоть кабана, хоть зяблика. Могу просто вареными яйцами обойтись. Только на пиры трачусь ради друзей. Тогда предлагаю и угрей, и говядину, и паштеты… Вы, надеюсь, от меня не ждете деликатесов?
Паниасиду эта игра в кошки-мышки надоела. Да и вино после суток без еды ударило в голову.
Он с вызовом сказал:
— Я вообще не знаю, чего от тебя ждать… Давай начистоту — мы к тебе в гости не напрашивались. Это, конечно, большая честь, но с какой стати стратег Афин принимает у себя дома бродяг из Карии? Мы для тебя — никто.
Кимон усмехнулся:
— Как сказать…
Потом посмотрел галикарнасцу в глаза.
— Вы оба себя недооцениваете.
Паниасид выдержал взгляд.
— Объясни.
— В письме, которое ты привез, Кобон сообщает о том, что ты воевал за персов, был ранен…
— Ну и что, — недовольно бросил Паниасид. — После похода Ксеркса таких, как я, пруд пруди. Я еще легко отделался. Ты будто не знаешь, сколько ветеранов-калек кормится возле алтаря Асклепия. А по всей Элладе…
Он махнул рукой.
— Это так, — согласился стратег, — но для меня важен именно твой опыт.
— К чему ты клонишь? — Паниасид пошел напролом.
Кимон тоже решил играть в открытую.
— Я хочу, чтобы ты на меня работал.
— О какой работе идет речь?
— Разной… В том числе грязной.
Паниасид нахмурился. Так вот в чем дело. Освобождение из тюрьмы — это просто уловка, чтобы сделать его головорезом Кимона. Он покосился на племянника. Геродот даже привстал на клинэ от волнения.
— Тебе мало ойкетов?
— Работа в Галикарнасе.
— А если не соглашусь?
Ответ стратега был жестким:
— Вернешься в десмотирион. За святотатство в Афинах полагается смертная казнь. Уплата двойной стоимости украденного в твоем случае не прокатит. Отношения с сокамерниками у тебя не сложились, так что в Баратрон [39] все равно угодишь — либо до приговора, либо после.
39
Баратрон — расселина в Афинах, куда сбрасывали приговоренных к смерти преступников.