Выбор Геродота
Шрифт:
— Гиппоклиду наплевать, — съязвил Лаомедонт. Гости со смехом восприняли этот шутливый ответ.
— Ладно… Ладно, — примирительно сказал Кимон. — Теперь моя очередь.
Все повернулись к нему.
— А вы знаете, откуда пошла поговорка "Гиппоклиду наплевать"?
Не знал никто.
Тогда стратег продолжил:
— Мне Исодика рассказала. Так вот… Сикионский тиран Клисфен из рода Алкмеонидов решил выдать замуж дочь Агаристу. На смотрины прибыли тринадцать женихов со всей Эллады. С каждым из них Клисфен лично провел беседу. Больше других ему понравился афинянин Гиппоклид — за веселый характер, доблесть и родство
Филомела смеялась.
— Хорошая история, — одобрила она, — а главное — поучительная: за хорошими манерами может скрываться буйный нрав.
— Я бы рассудил иначе, — заплетающимся языком сказал Ферекид и поправил венок из сельдерея на голове, — пить надо меньше.
Гости встретили заявление нетрезвого мифографа хохотом. Смеялись все, кроме Геродота. Галикарнасец вообще чувствовал себя неуютно на симпосии. Мало того что он здесь самый молодой, так еще и арест братьев не лезет из головы.
Вот он сейчас пирует, а они в тюрьме. Возможно, Формиона избивают, а Феодор, скорее всего, напуган до смерти. Это если он в одиночке. А если в общей камере — там вообще… О страшном думать не хотелось.
— Поцелуй твой, — глядя с загадочной улыбкой на стратега, сказала Филомела.
Кимон наклонился к гетере.
Пара слилась в поцелуе под одобрительные возгласы собравшихся.
— А теперь песня. — Лаомедонт ударил по струнам лиры. — Есть желающие? Может, ты, Софокл?
Драматург отказался, сославшись на слабый голос.
Вызвался Кимон. Тогда Лаомедонт передал ему миртовую ветвь, а сам приготовился аккомпанировать. По саду полилась торжественная мелодия "Песни о Гармодии".
Филомела не сводила со стратега глаз.
Когда он закончил, она в волнении вскинула ему на плечо руку.
— Вот что значит хорошее воспитание, — сказала гетера. Потом, повернувшись к гостям, заметила: — Однажды на симпосии у Фемистокла решил спеть сам хозяин. По лицам гостей было заметно, что они остались не в восторге от его исполнения. Тогда Фемистокл заявил, что не обучен петь и играть на кифаре, зато знает, как превратить Афины в великий и богатый город.
— И что? — задиристо спросил Ион.
— А то, что политик должен уметь не только государственные деньги считать, но и в обществе себя вести, — парировала гетера.
Кимон галантно поцеловал ее в плечо.
Эскадра покинула Саронический залив.
Как только за спиной остался частокол из мачт Зейской гавани, накатила синева — с моря и с неба. В рассветной дымке сначала потерялись далекие хребты Арголиды, а затем и скалы Эгины.
Полуразрушенная колоннада храма Посейдона на мысе Сунион светилась розовым цветом. Несмотря на раннее утро, над эллингами уже вились дымки портовых смолокурен.
Далеко на севере горбатились изрытые шахтами Лаврийские горы, склоны которых были покрыты
Геродот зачарованно смотрел на скалу, откуда Эгей бросился в море при виде корабля с черными парусами. Над пучиной высился портик Афины Сунийской.
Сырой южный Нот временами стихал, тогда парус заполаскивал. Но когда матросы поставили дополнительный кливер, триера пошла быстрей. Афинская сова удивленно таращилась на бирюзовые волны.
Эпибаты коротали время на палубе за игрой в кости. Закончив гадание, жрец вышвырнул останки тунца за борт. Над белыми бурунами в кильватере заметались чайки.
Кимон сидел под мачтой вместе с лохагами. У него в руках тоже были кости, но он их не бросал, а выкладывал на палубных досках в определенном порядке. Объясняя маневр, быстро передвигал белые кубики вперед или назад. Лохаги кивали.
Паниасид остановился рядом с Геродотом. Ухватившись за вантовый трос, наклонился к племяннику.
— На тебе лица нет… Что-то случилось?
— Переживаю за братьев.
Паниасид взял его за локоть.
— Я тебя понимаю. — Дядя тщательно подбирал слова. — Хуже неизвестности ничего нет. Но не надо думать о плохом. Возможно, Формиона и Феодора уже выпустили… Мы все равно об этом узнаем не раньше, чем доберемся до Галикарнаса.
— Вряд ли, — с сомнением покачал головой Геродот, — семьям нужно время, чтобы собрать выкуп.
— Не изводи себя, все будет хорошо. — Паниасид старался говорить убедительно. — Иди лучше отдохни.
Он кивнул в сторону форштевня. Племянник отвернулся, тогда дядя направился к носовой рубке. Задернув занавеску, растянулся на овечьей шкуре. Заснуть не успел, потому что в рубку вошел Кимон.
Стратег опустился рядом с галикарнасцем.
— Пора обсудить твое задание.
Помолчал, собираясь с мыслями.
— Вы с Лигдамидом враги личные, а я и он — политические враги. Убийство в политической борьбе — это крайняя мера, когда не работают другие инструменты. В этом случае мало что изменится: на смену одному тирану придет другой, и в тюрьме снова окажутся чьи-то братья и сыновья. Будет еще хуже, если власть в Галикарнасе перейдет к народу. Демократия — не всегда благо. Часто воля демоса непредсказуема.
— И это мне говорит стратег Афин — государства победившей демократии, — усмехнулся Паниасид.
— Я в первую очередь пентакосиомедимн [43] и аристократ, — напомнил галикарнасцу Кимон, — а потом уже вождь народа. Так вот… Хочу поручить тебе переговоры с Лигдамидом.
— О чем?
— О сотрудничестве.
— Эта собака заслужила смерть.
Кимон нахмурился.
— Послушай… Я сейчас с тобой разговариваю не как частное лицо. Вы с Геродотом хотите спасти родственников и отомстить обидчику. Это благородный порыв… Но просто зарезать Лигдамида на виду у свиты — значит геройски погибнуть. А если посмотреть шире? Будущее благополучие полисов Карии основано на союзе с Афинами. Вот я и прошу тебя послужить Совету и народу Афин.
43
Пентакосиомедимны — по Солону, высшая группа граждан Афин, обладающих годовым доходом в пятьдесят медимнов зерна, масла или вина.