Выбор Кота
Шрифт:
— Я обдумал ваше предложение, сэр. И с благодарностью принимаю его. Вас не затруднит отправить это вместе с отчетом о расследовании в штаб Второго полка?
Он вручил полковнику свое написанное довольно корявым почерком послание.
Она взглянула на письмо, затем посмотрела Валентайну в глаза.
— Я сделаю это для вас, Валентайн. Полковник будет доволен. В конце концов, трибунал никому не приносит пользы. Хотя, готова поспорить на мою зарплату за следующий квартал, ему будет жаль терять такого офицера, как вы.
— Благодарю, сэр. Во всяком случае, я не окажусь в могиле, рядом с сержантом Стэффордом.
У Валентайна было такое чувство, будто он второй раз за последние сутки предстал перед судом.
— Он погиб ради чего-то, Дэвид. Большинство же умирают просто так.
— Не буду вас отрывать от дел, сэр.
Она протянула ему руку.
— Валентайн, я сделала все, что могла. Не для протокола: я была на вашей стороне. Не могу распространяться по поводу внутренних дел командования Южного округа, но мы допускаем больше ошибок, чем признаем. Впрочем, ваше дело могло бы в итоге не стать ошибкой. Знаете, я ведь однажды встречала вашего отца. На балу. Мне, тогда лейтенанту гвардии, было, наверное, столько, сколько вам сейчас. Вечер устроили в чудесном зале городских собраний, напротив госпиталя. Трудно поверить, но там было электрическое освещение. Прекрасный ужин на тарелках с золотым ободком, оркестр. Но мне танцы не светили. Как раз перед этим я потеряла ногу ниже колена. Это случилось возле реки Арканзас, меня подстрелил снайпер в тот момент, когда я корректировала артиллерийскую стрельбу. Ваш отец тоже был в госпитале. Его ранило шрапнелью в руку. Я сидела себе тихонько в углу, чувствуя, что для меня все кончено. Я отказывалась от физиотерапии. Не училась пользоваться протезом. Просто хотела сидеть. Наверное, я бы плакала, если бы относилась к слезливому типу людей. Ваш папа подошел ко мне и пригласил на танец. Я, скорее всего, отказала бы, будь он моим ровесником. Но он был старше меня лет на пятнадцать и казался кем-то вроде дядюшки. Мы, похоже, были самой неуклюжей парой в зале: я прыгала на своей единственной ноге, а у него рука болталась на перевязи. Мы кое-как вальсировали, и, держу пари, все вокруг нас жалели, по крайней мере меня. А он пошел к оркестру и попросил сыграть польку. Ведь полька — это, по сути дела, сплошные прыжки. И прежде чем я это осознала, мы уже вовсю скакали по паркету. Я крепко ухватила его за плечи, а он подпрыгивал, кружась и увлекая меня за собой. Оркестр играл все быстрее, а мы крутились, все расширяя круг. Люди расступались, давая нам место. Когда музыка смолкла, мы оказались в центре зала и все вокруг нам аплодировали. Я глянула на себя в зеркало. На лице у меня была широкая улыбка. Я смеялась, и плакала, и хватала ртом воздух — все одновременно. Я была очень, очень счастлива. Ваш отец посмотрел на меня сверху вниз и сказал: «Иногда все, что нужно, — это сменить мелодию».
Она уставилась на стену, где были приколоты блеклые печатные объявления. Но Валентайн мог поспорить, что она видела не стену, а большой зал, с оркестром, едой, танцорами, в каком-то богом забытом местечке, контролируемом Южным округом. Минуту помолчав, полковник Чалмерс вернулась из прошлого.
— Я прочитала в деле, что вы осиротели. Сколько вам тогда было?
— Одиннадцать.
— Я практически не была с ним знакома, если не считать тех танцев и беседы чуть позже. Он был человеком из Старого Мира, в лучшем смысле этого слова. И я думаю, ранение сильно повлияло на него. Вскоре после этого он покинул Свободную Территорию и уехал в Миннесоту, где женился на вашей матери, ведь так?
Валентайн научился управлять собственными воспоминаниями о семье. Рассказы других людей вызывали в нем тоску и острое желание поговорить с родителями.
— Я, пока не вырос, даже и не знал, что отец воевал. Человек, который взял меня к себе, не то что держал это в тайне, просто, мне кажется, он хотел, чтобы я самостоятельно разбирался в жизни.
— Вы, наверное, недоумеваете, куда это я клоню с той историей. Я стала юристом и обнаружила, что ничего на свете не умею делать даже вполовину лучше этого. Я только хотела сказать, что вам тоже надо найти свою мелодию, если можно так выразиться. Удачи вам, Валентайн.
— Спасибо, сэр. — Он отдал честь и вышел, хлопнув дверью.
— Времени они не теряют, — произнесла она тихо.
Однако недостаточно тихо. Валентайн если и утратил звание Волка, не лишился пока еще Волчьего слуха — для него ее слова прозвучали так, как будто она их прокричала.
Времени они не теряют. Он кивнул бездельничающему клерку, думая над этими словами. Неужели у кого-то были причины намеренно выгнать его из Волков? Дювалье, несмотря на молодость, похоже, опытная Кошка. Но могла ли она поспособствовать его отставке ради того, чтобы он помог ей разобраться с «Ломаным крестом»? Валентайн в этом сомневался.
Он вышел из школы. Местные жители трудились на окружающих город полях. Стадо овец под присмотром мальчишки и двух собак прошло через главные ворота. Валентайн посмотрел на их густую шерсть — самое время для весенней стрижки.
Из-за угла появилась Дювалье с рюкзаком за плечами и со свернутым гамаком Валентайна в левой руке. В правой она держала сучковатый посох с кожаной петлей на конце.
— Ты быстро, Валентайн.
— Это строить карьеру долго, а разрушить ее — хватит и пары минут.
Она вручила ему пакет:
— Тут крекеры и сыр — пригодятся в пути. Мне уже давно осточертела сушеная говядина, так что я взяла каждому из нас по три фунта ветчины. А еще — свежую капусту, репу, свеклу. Сварю борщ — не нужно ни риса, ни другой крупы.
— И куда мы идем?
Они вышли за ворота, помахав полусонному стражнику.
— Первая остановка у нас будет совсем недалеко отсюда — на границе Арканзаса. Ну почему ты не один из тех офицеров с полудюжиной лошадей, Валентайн?
— А ты попробуй рвануть на тридцать — сорок миль, и по большей части бегом, с полной выкладкой. Я всегда не прочь прогуляться таким способом.
Дювалье всматривалась в поросшие лесом склоны Озарка.
— Когда бываю на Свободной Территории, никак не могу привыкнуть. Ни контрольных пунктов, ни паспортов, ни трудовых книжек. Ты ведь бывал однажды в КЗ, так?
— Да, в Висконсине и Чикаго.
— Никогда там не была. Моя территория — отсюда и до Скалистых гор. Еще один раз побывала в пустынях на юго-западе. Я потеряла все иллюзии по поводу своей стойкости, когда ездила туда как-то зимой с рейнджерами. Когда оттуда возвращаешься… — Она тяжело вздохнула.
— С этим ничего не поделаешь. Умрешь ты, умрут твои друзья… — сказал Валентайн.
— Ну да. Но потом ты возвращаешься сюда, где у детей нет того покорного, затравленного взгляда. И ты собираешься и снова идешь, потому что… ну, ты понимаешь.
— Понимаю.
По мере того как наступал день, они все дальше углублялись в лес Марка Твена. На перекрестках были установлены обновленные карты. Врезанные в специальные щиты, подкрашенные, как следует закрепленные, кое-где даже покрытые стеклом, они указывали направления дорог. Люди цеплялись за прежние названия, как будто, пока они существуют, существует и Старый Мир, а будущее сможет походить на прошлое.
Валентайн носом чуял, как повсюду в жирной, пропитанной дождями весенней почве кипит жизнь. Все вокруг зеленело и расцветало. Грузовик с пустой цистерной, возвращающийся на один из мусороперерабатывающих заводов на задворках Свободной Территории в Восточной Оклахоме, подвез их до старого 37-го шоссе. Вооруженный дробовиком водитель позволил им забраться на цистерну, и так, подскакивая на ухабах, они въехали в Арканзас. К вечеру они сошли у южной окраины Бобрового озера, в Спрингвэлли, а цистерна повернула на юго-запад, на загрузку.