Выбор оружия
Шрифт:
– Этого я тоже не знаю. И много бы дал, чтобы узнать. И главное: почему он интересуется Имангдой? Настолько, что даже выкрал документы из архива суда.
Ответ Смирнова был для Турецкого в высшей степени неожиданным.
– Имангдой интересуется не Погодин, кем бы он ни был.
– А кто?
– Никитин. А Погодин – скорее всего, его порученец. И ему нужны совсем не те документы, которые он украл в суде, а другие.
– Какие?
– Те, которые бесспорно доказали бы, что Имангда – это второй Талнах.
– Отчеты Никитина этого не доказывают?
– Нет. В лучшем случае, они могут заставить сделать такое предположение.
– А те, другие документы – они существуют?
– Да.
– Что это за документы?
– Возможно, я отвечу на этот вопрос. Но прежде хочу послушать вас. Как вы вышли на это дело?
Немного поколебавшись, Турецкий рассказал все, что он знал об этом деле, опустив, чтобы не встревожить Смирнова, историю с «жучками», начальником службы безопасности Народного банка, Очкариком и Бурбоном. Он понимал: сейчас здесь решается судьба всего дела. И если он не сумеет завоевать доверия Смирнова, тот ничего не расскажет. А ему, в этом Турецкий уже не сомневался, есть что рассказать.
Упоминание о тендере на разработку Имангды и задуманной Никитиным биржевой игре особенно заинтересовало Смирнова. А когда Турецкий назвал цифру, которую Никитин намерен вложить в этот проект – 124 миллиона долларов, Смирнов и вовсе поднялся из кресла и стал ходить по комнате, повторяя:
– Нет… Ни в коем случае! Этого нельзя допустить!
– Почему? – спросил Турецкий. – Я даже не уверен до сих пор, что это афера.
– Это не афера. Имангда действительно богаче Талнаха. И тот, кто получит над ней контроль, будет контролировать не только концерн «Норильский никель». Мы сейчас отправляем талнахскую руду в Мончегорск, на комбинат «Североникель». Рудовозами, по Севморпути. Ею интересуется даже Канада. Имангдинская руда будет в несколько раз дешевле талнахской и такой же богатой. Владелец Имангды станет практически монополистом. И вся российская цветная металлургия будет работать на американского дядю. От нашего национального богатства нам останутся крохи. Этого нельзя допустить!
– Каким образом это можно сделать? – спросил Турецкий.
– Не знаю. Об этом вы должны думать. Забудьте о журналистике. Вы – следователь Генеральной прокуратуры России. И защищать государственные интересы – ваша прямая задача.
– Согласен. Но без вашей помощи я не смогу ничего сделать.
– Я вам помогу. Расскажу все, что знаю… Вы курите? Угостите сигаретой, – Смирнов прикурил от протянутой Турецким зажигалки, сделал несколько затяжек и погасил сигарету. – Двадцать лет не курил. И снова начинать уже, видно, поздно… Так вот, Александр Борисович, перед вами человек, на совести которого тяжкий грех. Документы, которые нужны Никитину и этому его порученцу… как его?
– Погодину.
– Да, Погодину. Эти документы – результаты разведочного бурения на Имангде.
– Но бурение, насколько я знаю, не показало богатой руды?
– Я про другое бурение говорю. Я провел его зимой семьдесят четвертого – семьдесят пятого года.
– Но Щукин говорил мне, что бурение на Имангде не возобновлялось.
– Он об этом не знает. Об этом никто не знает, кроме меня. Я поставил три буровых в тех местах, которые в своем отчете указал Никитин. И все три принесли жильную руду с содержанием металла выше семнадцати процентов. Это на четыре процента больше талнахской.
– Но… Почему вы не обнародовали результаты?
– Почему? Меня не стали бы слушать. Как не стали бы слушать в свое время Никитина. И заткнули бы мне рот.
– Не понимаю, – признался Турецкий. – Объясните.
– Как вы думаете, почему затравили Никитина?
– Это для меня в некотором роде загадка.
– Ответ очень прост. Он – в истории Норильска.
– В новейшей? – спросил Турецкий.
– Нет, вообще. Начиная с Завенягина. Запасов старых норильских рудников должно было хватить не меньше, чем на сто лет. А хватило только на тридцать. Почему? Да потому, что это была не добыча, а браконьерство. Выбирали только богатые залежи, а все остальное шло в отвал. Я не виню Завенягина. У него не было другого выхода. Он обязан был доказать Сталину, что нужен, что без норильского никеля не сварить танковой брони. И он не только себя спасал, но и тысячи норильских «зеков» – горняков и металлургов. И спас. А браконьерство как продолжалось, так и продолжается до сих пор. Но если Завенягин жизни людей спасал, то потом начали спасать свои задницы. И кресла. Возьмите семьдесят четвертый год. Вовсю идет проходка сверхглубоких норильских рудников. А тут появляется никому не известный геолог и заявляет: не туда вкладываете сотни миллионов рублей. Что ему ответить? Ах, какой ты умный, на тебе Ленинскую премию, а мы сейчас же замораживаем Талнах и переключаемся на Имангду? Сразу вопрос: а куда вы раньше смотрели? Почему в свое время не доразведали Имангду, а ограбили национальный бюджет ради Талнаха? Речь, конечно, не о жизни шла, а о должности. Но еще не известно, за что человек держится крепче. Для многих жизнь – это и есть должность.
– Допустим, – согласился Турецкий. – Но у Никитина были лишь предположения, хоть и весомые, а у вас – бесспорные доказательства. Почему вы думаете, что к вам не прислушались бы?
– Точно по тем же причинам. Заканчивали рудник «Комсомольский», заложили «Октябрьский» – самый глубокий в мире. И это все – взять и законсервировать? Причем если Никитина посадить не сумели, то меня бы – в два счета.
– Как?
– А вы подумайте. Каким образом я мог пробурить три скважины общей стоимостью двенадцать миллионов рублей и скрыть результаты?
– Злоупотребление служебным положением и превышение власти?
– В основном да. Приписки. В тот год мы получили три новых буровых станка. Я и направил их на Имангду как бы для полигонных испытаний. Поэтому никто ничего и не заподозрил. Но без приписок конечно же не обошлось. Как вы, юристы, говорите: в особо крупных размерах.
– Хорошо, были застойные годы. А сейчас? Почему вы не объявляете об Имангде?
– А что изменилось? – вопросом на вопрос ответил Смирнов. – Посадить-то, может, уже не посадят, но… Откуда взять деньги на доразведку Имангды? Бюджет пуст. Да и ставить вопрос о закрытии старых рудников – как? Норильск и так бурлит, а если пройдет слух о том, что тысячи горняков останутся без работы, – будет взрыв. Нет, тут только один выход – иностранные и частные инвестиции.
– Вот как? Почему же тогда вы сказали, что я должен остановить Никитина? – удивился Турецкий.
– Я не сказал: остановить. Я сказал: нельзя допустить, чтобы Имангда была куплена за бесценок. Пусть вкладывает свои миллионы, пусть строит город, пусть добывает дешевую руду. Но за настоящую цену, а не за бесценок! А настоящая цена Имангды и «Норильского никеля» – это не сто двадцать четыре миллиона – сотни миллиардов долларов! Извините… – Смирнов подошел к серванту, накапал в рюмку лекарство, выпил.
– Сердце? – сочувственно спросил Турецкий.
– Нет. Рак поджелудочной железы.
– Вызвать «скорую»?
– Не нужно… Сейчас пройдет. Слегка уже отпустило… Вы, наверное, хотите спросить, где эти документы?
– Разумеется. Но сейчас я думаю о другом. Время от времени жизнь преподносит такие сюрпризы, что не устаешь поражаться. Вот вы. Руководитель, который сформировался в самые что ни на есть застойные времена. И вдруг совершаете что-то совершенно беспрецедентное – ставите на кон все: карьеру, судьбу, свободу. Причем практически не рассчитывая на выигрыш. Почему?