Выбор
Шрифт:
Кабинет Сергея Антоновича состоял из двух комнат — собственно кабинета и некоего подобия подсобного помещения, в котором, по первоначальной задумке, видимо, должны были храниться архивы документов или нечто подобное. Тяжелые темно-малиновые шторы в кабинете были задернуты, и дневной свет, пробиваясь сквозь них, придавал всему вокруг таинственный красноватый оттенок. В узеньких солнечных лучиках неспешно плавали сверкающие пылинки. Я раздвинул шторы, распахнул окно, и волна свежего воздуха хлынула в кабинет. Я оглянулся. Теперь, в солнечном свете, помещение перестало походить на дом-музей. Ну, если не считать толстенного слоя пыли, покрывавшего все вокруг. Я прикоснулся пальцем к столешнице
Не знаю, для чего конкретно намеревались использовать это помещение в самом начале, но Костенко превратил эту комнату в нечто среднее между лабораторией и библиотекой. Скорее всего именно этот закуток он и считал своим настоящим кабинетом. А возможно, что и своим вторым домом — маленький холодильник в углу, электрический чайник, початая бутылка коньяка…
Я взял бутылку за горлышко и посмотрел сквозь нее на свет. Внутри еще что-то оставалось. Не люблю коньяк, подумал я, ставя бутылку обратно на холодильник.
Центральное место в этой комнате занимал письменный стол с ЭВМ. Толстый слой пыли покрывал все и тут — даже надписи на клавишах можно было различить с большим трудом. Пыль и паутина царствовали всюду — на полках с книгами; на мягком и удобном на вид кресле возле стола; на экране ЭВМ. А толстенный пук проводов, тянущийся куда-то от системного блока, походил на диковинные морские водоросли.
Я проследил взглядом, куда идут все эти провода, и обнаружил справа от стола, прямо на полу, три дополнительных системных блока с расширенной памятью. Я вспомнил, что Борис Васильевич просил поискать у Костенко какие-то программы, и мне вдруг стало интересно, чем это таким важным Сергей Антоныч мог здесь заниматься. Столь мощные машинные ресурсы были необходимы только для решения каких-нибудь очень сложных задач. Что же он здесь делал? Набирал текст своего фантастического романа?! Большой, должно быть, роман у него получился, подумал я. Томов восемьсот…
Под книжными полками шел ряд невысоких шкафчиков. Дверца одного из них была слегка приоткрыта. Я присел на корточки и заглянул внутрь. Первое, что мне бросилось в глаза, это ствол пистолета, увенчанный глушителем. Насколько я знаю, Серж Антоныч на дух не переносил никакого оружия. Так, подумал я. Становится все интереснее и интереснее. Я осторожно прикоснулся к глушителю пальцами и вдруг понял, что это мой собственный пистолет.
Пистолет лежал в большой картонной коробке. Ствол его опирался о край, слегка подмяв картон. Я вытянул коробку из шкафчика и выпрямился, держа ее в руках. Внутри я заметил небольшую пачку исписанной бумаги, придавленной рукояткой пистолета к днищу коробки. Водрузив ее на стол, я взял пистолет в руки и извлек обойму. Обойма была полной. Порохом из ствола тоже не пахло. После того как я отправил эту посылку из Лондона в Москву, из моего пистолета никто не стрелял.
По правде говоря, я почему-то думал, что больше никогда не увижу своего пистолета. Мне казалось, что Сергей Антоныч должен был держать его у себя дома. И когда Костенко исчез, я подумал, что исчез он вместе с моим пистолетом. А я уже успел к своему оружию привыкнуть — старая «Кобра» 1968 года выпуска, калибр 6.78, девятизарядный. Хорошо пристреленная и безотказная машинка. Жаль было бы лишиться ее.
Я положил пистолет на пыльную поверхность стола и вытащил из коробки пачку бумаги. Это оказался мой отчет, отправленный из Лондона в марте. Зачитанный, с пометками, сделанными чужой (похоже, что Сергея Антоныча) рукой.
Я перекинул несколько страниц и наткнулся на свои измышления относительно Этьена Саргасова. Хорошо, что он успел смыться, подумал я. Это редко бывает, чтобы кто-то из НАС вовремя почувствовал опасность, грозящую ему самому, а не Сети.
Я невольно напрягся. Опасность для Сети я, например, ощущал постоянно. И скорее всего острее любого другого из НАС. Наверное, потому, что опасность эта возникла не без моего участия. Кира Кортес, например, тоже чувствовала нечто подобное, но не так сильно, как я. Может быть, именно поэтому Кире и удавалось вести нормальную жизнь. Ей не приходилось время от времени замирать и настораживаться в тревожных попытках определить, усилилась ли опасность, угрожающая Сети (а значит, и НАМ), или нет. Со мной было иначе.
Я вдруг вспомнил, как однажды ночью проснулся от отчетливого ощущения того, что неведомая опасность эта внезапно стала реальной. Очень реальной. Словно я воочию увидел подожженный фитиль бомбы, грозящей разнести все вокруг. Кира почувствовала беспокойство мгновением позже, но если б я не подскочил на постели как ошпаренный, она бы даже и не проснулась.
Это было как ощущение падения в страшную и неизвестную пустоту. И в конце падения ожидали боль и ужас.
Я сидел на постели, и холодный пот градом катился по моему лицу. Кира посмотрела на меня вначале удивленно, потом испуганно. Губы ее шевелились, она что-то говорила, но я не слышал ни единого слова. В ушах стоял зловещий медный звон, заполнивший все вокруг. И из этого звона вдруг выделилось и окрепло страстное желание выйти в Сеть.
Я выбрался из постели и, кое-как одевшись, уселся за столом перед ЭВМ. Я хорошо помнил, что лимит времени последней телефонной карточки исчерпан почти полностью. Новой же карточки у меня в запасе не оставалось. Но мне очень нужно было в ВЭС. Я не понимал — зачем. Просто рука сама включила ЭВМ и набрала нужный код.
Впервые в жизни я увидел, как цифры в уголке экрана, отображающие оставшееся на телефонной карточке время, приняли отрицательное значение. И понял, что ВЭС тоже очень нужно было, чтобы я оказался там. И от этого мне стало гораздо легче.
Кира подошла и встала рядом, прижавшись к моему плечу своим бедром. Наутро она призналась мне, что вначале подумала, будто меня разбудил сон про ту, другую Киру, погибшую двадцать лет назад.
Она была в курсе всего — я сам ей однажды рассказал — и относилась к этому с пониманием. Но в ту ночь Кира впервые перепугалась за меня по-настоящему. Я очень остро почувствовал ее страх, как и то, что опасения ее направлены не по адресу. Бояться нужно было не за меня, а за всех НАС.
Я осторожно отстранил Киру и вперился взглядом в паутину строк на экране. Я с нетерпением ожидал, что Сеть «впустит» меня, как это уже не раз бывало. Я ждал потока мыслей и образов, которые должны были хлынуть в меня. Эти ощущения не были особенно приятными, но каждый раз я узнавал что-то действительно очень важное и очень нужное. И несколько томительно-долгих секунд я неподвижно сидел перед экраном, прежде чем наконец-то полностью «провалился»…
… Да, опасность приняла реальные очертания. Но конкретной информации об этом мне получить не удалось. Сеть и сама знала немного. Но все, что было известно ей, она «скинула» на меня, а не на кого другого из НАС. И я сразу понял — почему.
Вся информация заключалась в том, что существование Сети оказывалось под угрозой. То есть, если уж быть до конца точным, Сети давно уже что-то угрожало. Но в ту ночь я понял, что это уже не просто угроза, а весьма реальная опасность. И исходит она не от кого иного, как от Сергея Антоновича Костенко…