Выдуманный Жучок
Шрифт:
А я заметила на остановке сестру Назара. Пока я шла к ней, до меня долетали обрывки маминых фраз. «И отдыхать ездим…», «и прививки делаем…», «просто нужно осторожнее с инфекционными заболеваниями…», «хотя мы болели ангиной и ничего…», «а умная ужасно… даже слишком умная… сверстников обгоняет в развитии… даже меня».
Сестра Назара печатала эсэмэски, накинув капюшон толстовки.
Я молча подошла к ней и протянула карту Назара. Она смотрела на неё несколько секунд. Потом протянула руку. Взяла. Посмотрела на сердечки вокруг валета.
— Он
Я пожала плечами.
— Ладно, уговорила.
Она сунула телефон в карман и снова направилась к больнице.
А может, она сказала «уговорил»? Не помню точно.
Помню, что женщина в куртке перестала плакать и кивала, слушая маму.
— А тебя в самолёте не тошнит? — спросила она.
— Обожаю самолёты, — ответила я.
Они с мамой улыбнулись друг другу и попрощались.
— И мы полетели отдыхать, — вспомнила я, — да, мам?
— На целых две недели. Ты вообще из воды не вылезала.
Мы с мамой молчим, вспоминая тот замечательный майский день. И мне даже вроде полегче стало.
Вот глупость я придумала, на Игоря Марковича злиться. Он же самый лучший, самый добрый волшебник на свете!
А потом к нам с мамой подошёл Игорь Маркович и сказал:
— Пора домой!
И тогда у меня, как и у мамы, заплескалось внутри счастье.
В гости к Ане
Пробовали когда-нибудь дышать через марлевую повязку? Гадость — да? Задыхаешься. А у меня — две повязки. И знаете, где я через них дышу? В ав-то-бу-се! То есть все пялятся. И думают — «Вот трусиха! Боится гриппа!». Особенно мальчишки.
— Гораздо хуже, — сказала мама, нахлобучивая на меня перед выходом вторую повязку, — поверь мне, гораздо хуже будет, если ты что-нибудь подцепишь в автобусе, пусть даже самый обычный кашель, и заразишь этим человека, которому завтра ложиться на химиотерапию. Это будет просто гадство. Ничего себе, скажет Анина мама, поздравила мою дочку с днём рождения. Ну всё, беги, а то автобус уйдёт!
Я еду к Ане в гости. Везу в подарок новый мультик «Рататуй», про крысу-повара. Папа купил лицензионный диск. Но я с удовольствием выкинула бы диск в окно, вернулась домой и спрятала голову под подушку. В последнее время со мной творится что-то странное. Меня раздражают окружающие. Да и сама себе я тоже не нравлюсь.
Одежда у меня немодная, такие куртки никто не носит. А причёска, как не накручивай волосы на бигуди, мнётся под шапкой. Без шапки же ходить нельзя — заболею, а болеть опасно для шунта. А какой парень на меня посмотрит, пока я в этой дурацкой шапке? И что-то происходит с кожей, хотя я скупила в аптеке все гели для умывания. И про шунт мне хочется ото всех скрывать. Особенно — от мальчишек. А по ночам хочется плакать.
— Может, тебе поговорить о своих переживаниях с Аней? — спросил однажды Жучок.
Но у меня было такое ощущение, что никто меня не поймёт. Ни Аня, ни Жучок. Мне казалось, я страдаю одна на свете, а все только живут и радуются.
Вчера мама заставила меня поздравить Аню с днём рождения, а та пригласила в гости. И ещё добавила, небрежно так — а то я в понедельник снова ложусь.
Зачем она это сказала? Чтобы показать, что ей хуже, чем мне? Или она завидует, что мне пока никуда ложиться не надо?
Хорошо, что, наконец, автобус доехал до Аниной остановки, а то дурацкие мысли совсем замучили. Мне показалось, я даже видела, как шныряют по полу чёрные противные Жучки Отчаяния…
— Ну, здравствуй, — сказала Анина мама, открывая дверь, — проходи в комнату, я вам сейчас чай с пирожными принесу.
Аня вскочила и бросилась мне на шею.
— Ты плачешь? — удивилась она, отпрянув. — Почему?
— От радости, — буркнула я, вынимая диск из сумки, — это тебе!
— Ура! Обожаю крыс!
Аня была в прекрасном настроении, а мне почему-то сделалось ещё хуже. Как будто она хотела подчеркнуть — мне завтра в больницу, а я всё равно буду радоваться жизни. А ты, мол, не умеешь…
У неё оказалась маленькая, но невероятно уютная комната. Вся заставленная мягкими игрушками, связанными из шерсти: гномиками, зайцами, крысами. Повсюду книги и журналы по вязанию. Бледно-розовый плед на кровати, коврик на полу, ажурные занавески — всё сделано своими руками. На журнальном столике — сахарница и две чашки, белые, в голубой цветочек, с изящными ручками. Не комната, а жилище фавна Тамнуса.
Аня плюхнулась в кресло и обняла подушку-лесовичка с добрыми глазами и вытянутыми руками.
— Мы с мамой, — сказала она, — лепили пирожные «картошка». Представляешь, сами! Это очень просто. Нужно испечь бисквит, а крем…
— Ты мне завидуешь? — перебила её я.
— Что-о?
— Что слышала. Ты сердишься, что ложишься в больницу, а я — нет?
— Нет.
— Почему?!
— Ты моя подруга. Как можно друзьям завидовать? Я за тебя рада.
«Я за тебя рада», — повторила я про себя.
А когда у Ани получилась эндоскопия, я не слишком радовалась. Даже завидовала ей… немного. Дрянь я просто-напросто.
— Порадоваться за другого несложно, — сказала Аня, лукаво глянув на меня.
— Аня… Ну почему ты такая правильная, а? У тебя, что, вообще нет недостатков?! Хоть бы подралась с кем-то…
— Точно! Не дралась! Спасибо, Ташка!
И Аня швырнула подушку-гнома. Тогда я схватила льва и запустила им в Аню. Она ответила целым каскадом мягких игрушек.
— Господи, — сказала Анина мама, внося поднос с пирожными и чайником, — вы с ума сошли?