Выдумки чистой воды
Шрифт:
Водяной уставился вслед тем двоим, мерцание которых еще не истаяло за парковой оградой. Если б он был человеком, он брезгливо сморщился бы. Но он не был человеком, а потому схватился за сердце, которое пронзила жалость. Даже плечи холодком прохватило!
Водяной протянул руку за курткой... потом перевел туда взор... потом пал на колени и обшарил то место. Напрасны старания! Куртка исчезла!
*
В подводном мире свои порядки, и Водяной, конечно же, не был бы царем Обимурским, не отличайся он проворством мыслей и движений. Он вмиг сообразил, в чем дело, и ринулся ловить вора.
Проскочив
Хоть был наш герой и ограблен, он все-таки успел бросить неподвижному великану цветок восторженного взора. Водяному даже захотелось взобраться на просторный пьедестал и свести с монументом знакомство покороче: перенять повелительность жеста, величавость осанки - и он положил непременно, непременно вернуться на площадь, едва найдет пропажу.
Но, видно, не судьба ему была скоро настигнуть вора! Пробегая мимо памятника, он ощутил, что нога его за что-то зацепилась, - и с разгону повалился на асфальт.
Это было больно. Наш герой с тоской вспомнил свой гибкий хвост и поднялся, недоумевая, за что же это он мог запнуться доставшимися ему в пользование неуклюжими, слишком длинными подставками. Ничего подозрительного на земле он не обнаружил и попытался продолжить путь, как что-то холодное и серое стиснуло его ноги. Водяной обмер. Это была гигантская рука, вернее, тень руки, сползшая с асфальта, где она только что распластанно лежала, как и подобает тени. Однажды, на заре туманной юности, наш герой запутался хвостом в рыбацкой сети. Вот разве что с этим страхом сравним был ужас, охвативший его сейчас.
Между тем сдавление серых пальцев стало нестерпимым, Водяной огляделся в поисках спасения... И взор его померк.
Тень, полонившая его, принадлежала тому самому бородачу в шубе, который возвышался посреди площади. Но самое ужасное... самое непостижимое заключалось в том, что руки... руки, тень которой и впилась в Водяного... этой руки у памятника не было!
Да, да, да! Судя по всему, она когда-то властно тянулась к Городу, распростертому невдалеке, как бы у подножия этого памятника. А теперь рука почти до самого плеча отсутствовала. Неровный серый слом - вот и все, что осталось.
Наш герой в тенях и отражениях разбирался плохо. Как и всякая нежить, он вовсе не отражался в зеркалах, кроме зеркал рек и озер, и не отбрасывал тени. Но тень несуществующего... это уж совсем невероятно!
Между тем серая призрачная удавка вздернула его на воздух и подтянула к самому лику монумента. О-о!.. Вблизи оно отнюдь не вызывало восхищения. В пыли, десятилетиями копившейся меж бровей, свили гнезда мыши.
"Вот он... супостатель... благородный король..." - мелькнула перепуганная мысль.
Губы-булыжники разомкнулись. Казалось, от звука трубного гласа разлетися вдребезги город, но и слабый листок не шевельнулся на полуголом тополе, и воробушек, придремнувший на стволе замшелого ружья, не встрепенулся. Это была лишь тень былого голоса.
– А!.. Попался, мерзавец!
– прорычала она.
– Сейчас я с тобой расквитаюсь!
– За что?
– слабо пискнул Водяной, но тут же устыдился своего голосишка, похожего на жалкий касаткин скрип.
– А ну-ка, отпусти меня! Знаешь ли ты, кто я есть? Я - царь!
– Царь?!
– изумился монумент.
– Чего царь? Природы, что ль? Х-хе! Где она, ваша природа!.. Ах ты ж козявка человечья! Знаешь ли ты, кто есть я?! Да у меня с ковра, понимаешь, народ с инфарктами уносили! Одно мое имя чернеть со страху заставляло! Находились разные... называли волюнтаристом. А я плевал! А знаешь ли ты, что, когда я скончался, эти вахлаки чуть всю работу не завалили? Разом диссиденты головы подняли! Свобода слова им! Свобода голоса! Вообрази, собрали по этому поводу внеочередное собрание-заседание! В этом самом доме, откуда я! столько дней! столько лет! всех их! вот так держал! в том самом кабинете! Ха-ха!
Ну, смех был все-таки значительнее, чем глас: одна пылинка в ноздре чугунной слегка всколебнулась.
– Заседание! Да что они могли высидеть? С их отношением к работе? Я не мог этого так оставить! Мое остановившееся сердце забилось. Я из морга явился председательствовать на их заседании. Я им показал, что такое настоящий руководитель! Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают. Зал в едином порыве поет... А ты говоришь - царь. Царей, понимаешь, когда-а еще в Обимуре потопили. Которые в слаборазвитых странах остались, так и тех скоро сметет волна народного негодования.
От этой галиматьи исчезли последние силы у Водяного. Непонятное оно пуще всего страшит!
– А, испугался!
– плотоядно пророкотал памятник.
– Понял, ничтожество, на кого покушался?!
– Я-а?..
– полуобморочно простонал наш герой, задыхаясь от боли и безнадежности.
– Когда?!
– Когда-а?
– возмутился чугунный образ бывшего руководителя Города.
– Да нынче ночью! При луне! Кто на моей длани, простертой повелительно в светлые дни грядущего, вешаться пытался? А??? Скажешь, не ты? Вон и удавка твоя валяется!
– И Водяной, мученически скосив глаза, и впрямь увидел у подножия монумента веревку с петлей. Пристроился, понимаешь! Нашел место!
– Пустые очи сверлили Водяного.
– Не припомнил, как под твоей поганой тяжестью моя рука сломалась и ты грохнулся у ног моих? Сам-то целехонек, а моя правая, руководящая...
– Изморось слез навернулась в каменных глазницах.
– Она-то вдребезги! Я тебя сразу признал. Задница обтянута, патлы... Попался бы ты мне в доброе старое время, я б тебя в двадцать четыре часа... без права проживания... Думаешь, телогрейку свою снял, так мимо проскочишь? Наше поколение бдительности не утратило!
И еще что-то, что-то еще провозглашал велеречивый кумир, блестя чугунной лысиной, но в помутившейся голове Водяного вспыхнуло понимание:
"Телогрейка? На том человеке, который сломал его руку, была телогрейка! То есть куртка! И... и мой гость самозванный, утопленник, молвил: "Я так отяжелел, что виселица рухнула". Вот кто сломал руку этому монументальному кошмару!"
Надежда на торжество справедливости придала сил нашему герою, он встрепенулся было, и тут сомнение еще более скомкало чугунное лицо: