Выдумщик
Шрифт:
– Виноват.
– Приехал домой в раздумье. Жена на вернисаже. Друг звонит. Сурен. Журналист. Я обрадовался: думаю, напьемся. А он говорит: «Я квартиру купил. Помоги переехать. Ты ж знаешь, я почти ослеп. Как бы в суматохе чего не сперли. Проследишь?» – «О чем речь?» И вот – едем мы с ним в кабине фургона, и…
– Стоп! – вскричал я. – …И приезжаете к тому же дому – Первый дом Ленсовета! Случайность!
– Да… Как ты догадался?
– Наблатыкался! Работа такая, – скромно сказал я.
– Ну и вот! – Юра, однако, вдохновения не потерял – дальше идет ее рассказ… – Стоит она у окна, грустит и вдруг видит: этот идиот через двор прется со шкафом! То есть – я иду через двор, а передо мной четыре дюжих грузчика тащат громадный буфет! И обуял ее страх. Мысли, рассказывала она, такие: «Идиот! Он что, действительно решил ко мне въехать? И с этим буфетом? Куда я их размещу? И еще какого-то слепого ведет! Видимо, брат! Тоже будет у меня жить? Нет!» И дальше уже – мои ощущения. Звонок. «Стой!» – дикий крик
– Ну что… мог бы ты! Если бы не медиамагнат – мог! Идиотизму хватает!
– Спасибо! – сказал сдержанно. – Но уж лучше вы!
– Во! – оживился. – А можно я… для твоего «запасного варианта» буду писать? Мне кажется – больше возможностей.
Юра остановился. С опаской посмотрел на меня:
– А про Скарлетт Йохансон можешь?
– Могу!
Эпохи дарят нам своих звезд, делая нашу жизнь слаще. Уж на что сталинизм, а какие красавицы! Любовь Орлова! Марина Ладынина! Тамара Макарова! Из самых низов взял Петр Первый ее героиню, и как она поднялась, и дала оплеуху всесильному Меншикову, и тот, сообразив, стал лобызать ей ручку. Макаровой. Царицы эпохи социализма!
Потом соблазняли нас своими зарубежными прелестями Брижит Бардо, Клаудиа Кардинале и другие, манили нас в свой горько-сладкий западный рай, и таки заманили. И западные звезды опять лидируют – что скрывать. Думают потому что! Соображают! Ходим не только поглазеть на них, но и почувствовать время – при этом, конечно, ими любуясь, но и болея за них: им отвечать публично за то, что творится.
А что сейчас?.. Толерантность творится! Выйдя в прошлом году из гостиницы – в некогда щегольской Париж, был поражен убогостью их одежд. Толерантность. Оденешься побогаче – забьют. И что делать женщине? А современной кинозвезде? Но нет эпохи без звезд. И Скарлетт Йоханссон – теперь ее время, по числу модных режиссеров, снимающих ее, и количеству наград одна из первых. Как это удается ей? Героини ее не сияют красотой – эпоха не дозволяет. Не блещут и индивидуальностью. В эпоху толерантности могут нажаловаться те, кто индивидуальностью обделен, – и «хвастунам» мало не покажется. Это главное теперь. До сих пор наибольшей любовью зрителей, согласно опросам, пользуются те фильмы, где она играет юных и чистых, с чуть проступающей, волнующей женственностью. Фильм «Девушка с жемчужной сережкой» – о нереализованный страсти Вермеера и его служанки, оставшейся в веках на гениальной его картине. И – фильм «Дневник служанки», где скромная служанка спасает свою хозяйку, превращающуюся в чудовище (при этом – всего лишь следуя канонам «современной женщины»).
Но теперь уже и со «сдержанной женственностью» можно вляпаться: обвинят в неполиткорректности те, у кого вовсе женственности нет, и их, значит, унижают. Столь суровой эпохи не выпадало, кажется, ни одной из кинозвезд. Но Йоханссон побеждает именно потому, что отважно вписалась в эту эпоху. Прямо скажем, непростую. При спуске в нью-йоркское метро мне дали потрогать пупырышки на стене: гордо сказав, что слепые не хуже других и имеют право получить информацию, как и прочие, с помощью азбуки Брайля. О пандусах для инвалидов я уже не говорю. И это замечательно. И у нас они теперь есть. Чуть сузили спуск в метро для остальных и сделали пандус. И Скарлетт чувствует всей душой, что сейчас главное. В одном из ранних своих фильмов она сыграла девочку, упавшую с лошади и лишившуюся ноги, со всеми вытекающими последствиями. И – успех в обществе. Путь этот суров, но Йоханссон идет по нему, опережая других, быть может, более ярких. Но за яркость сейчас, сами знаете, по головке не погладят. Нельзя хвастаться телом, особенно если оно у тебя лучше других? Правильно. И вот уже героиня Йоханссон – кибермодель с искусственным телом, так себе. Эх, какое оно было раньше у нее! Но больше ни слова об этом! Все искусственное. Как говорится – завидовать нечему. Но в век толерантности всего можно ожидать. На всякий случай, мозг у героини все-таки свой. Вдруг мода на собственные мозги вернется? Но в этом фильме всячески акцентируется: мозг хоть и свой – но абсолютно пустой! Не придерешься. Хотя?! Внимательно оглядитесь по сторонам. Тревожно как-то в эту эпоху. С сексуальной жизнью распрощалась она, верней, героиня ее, в фильме «Страсти Дон Жуана». И все. Шабаш! А то еще нажалуются обездоленные, а это сейчас «полный атас»! Уж лучше избавиться побыстрей от всего, что у тебя есть, так спокойнее. Как, кстати, многие сейчас и делают, и не только в кино. И в литературе тоже. И в жизни. И куда мы катимся? Но куда б ни катились, Йоханссон уже там! Правда, в фильме «Железный человек – 3» мелькает рядом с ней какой-то симпатичный пацанчик, и даже (гнетут подозрения) натурал! А других, с более сложными судьбами, значит – за кадр? Но не переживайте заранее, все политкорректно. Получив ранение, пацанчик спокойно развинчивает себя, оказавшись роботом. Все путем, роботов не обделили! И он демонстрирует в своем животе всякие там шпунтики и винтики. Неприятно, конечно. Но все же безопасней, чем натуралов показывать, будто бы они лучше всех! А роботы вдруг объявят, что их затирают, а они что – не люди? Так вот им ответ – не затирают, а берут на опасные задания и даже ранят! «Неправильного» рядом с Йоханссон не может быть. У Йоханссон все схвачено, муха не пролетит.
Став суперагентшей Наташей Романофф в серийном блокбастере «Железный человек», она бегает уже в плотном комбинезоне, и ничего прежнего, ныне запрещенного, в ней почти не видать. Правда, поначалу у нее были кудряшки, но в последующих сериях их забрали под шапочку. Ведь мочит она теперь уже не агентов Кремля (не тот размах!), а гигантов-пришельцев, а те могут обидеться, что у них нет таких кудрей, и написать жалобу. А это в наше время – не приведи господь, корректней вообще лишиться волос.
Сказать, что это злые дяди заставляют суперзвезду играть такие роли, – это значит не знать характера нашей звезды. Она сама знает, где станет суперзвездой, и всегда на полшага впереди всех. Еще не было четких планов создания высокохудожественного фильма про трансгендеров (может, у продюсеров временно отказала интуиция?), а Скарлетт Йоханссон уже примеряла на себя роль знаменитого трансгендера, бывшей женщины, сделавшейся мужчиной, причем без всякой операции, а лишь усилием воли. Затем она-он-оно стал (в реальности) главой мафии, подмявшей по себя все массажные салоны. Герой нашего времени… Пока что, правда, – у них. И тут без Йоханссон – никак. Она четко понимает, кому пойдут теперь Оскары. И снова – переделывает себя. Уже начала толстеть, делаться одутловатой, как ее герой. Но сказать тут – Бог спас! – вряд ли будет правильно. Сами трансгендеры отвергли ее! Мол, что за беспредел: нам не дают играть нормальных людей, но уж самих себя-то мы сами должны играть, а не «пришлые»! И ей пришлось отказаться, и даже извиниться: «Простите, погорячилась!» И попытаться принять прежний облик. Удастся ли ей отыграть назад, к прежнему очарованию? В жизни-то безусловно. А вот – в кино? Это в сказке чудовище, заколдованное злодеями, снова становится красавцем. А вот в Голливуде как? Красавицы сейчас где-то далеко в конце очереди, после всех угнетенных меньшинств. Но Йоханссон – всегда впереди. И если начнут защищать права устриц – она сыграет устрицу лучше всех.
– Жестко! – проговорил Юра.
Я застонал. Идиот! Говорил же себе – остановись!
– Но, – Юра поднял руку. – Так ей и надо!
– Кому – ей?
– …Обеим!
Можно было лишь догадываться, о ком он. Я тут лично троих насчитал.
– Мне кажется, скоро ты освободишься, с моей помощью, ото всех, и мы загуляем.
– Очень может быть, – сдержанно произнес он.
Чувствую, я моими статьями разоблачаю в его глазах его пассий! Хотя я даже не видел их.
– Ну что? Перерывчик небольшой? – предложил я.
– Ну почему? Продолжай. Интересно, – внешне спокойно сказал он. Вот такие «кремни» магнатами и становятся!
Следующая моя колонка была:
Дурацкое счастье – непременно придет… Помню, как я поначалу горевал на шведском острове Готланд, в Международном центре писателей и переводчиков. Внизу была кухня, и оттуда неслись веселые крики западных литераторов, каждый день что-то празднующих, хотя обстановка в мире считалась напряженной. Вокруг, впрочем, царила идиллия… но не для меня. Выданную мне на проживание тысячу баксов я экономил, как каждый советский человек. Крался по универсаму, скупая лишь уцененные продукты, и тайком у себя в комнате ел. Остатки еды, за неимением холодильника, я вывешивал в заветном красном мешочке за окно, прижав рамой, и всю ночь меня мучили шорохи: неужели кто-то дербанит мой запас? С таким отношением к соседям я, возможно бы, и уехал… Но! Однажды на остров налетел ураган. Всю ночь рамы тряслись, гремело железо на крыше. Открыть окно было бы безумием! И вот, наконец, рассвело и затихло. Я подошел к окну. Моего красного мешочка за окном не было! Унес ураган! Я распахнул раму. Прежний двор-сад теперь выглядел свалкой: груды сучьев перемешаны с каким-то мусором, упаковками, обломками. Ага! Вон и угол моего пакетика виден. Я ринулся во двор, откопал мой мешочек и жадно стал есть: изголодался за ночь, исстрадалси… Подняв, наконец, глаза, я увидел, что на меня через широкое окно кухни с ужасом смотрят писатели всего мира: до чего одичал русский писатель – мусор ест. Неправильно меня поняли! В левой руке я стал трясти красный мешочек, а правой бил себя в грудь, как орангутанг: «Мое! Это мое!» …Снова не поняли. Это конец. Я побрел к себе на второй этаж, заперся. Сердце гулко стучало. Надо уезжать!
Но тут я сказал себе: а для чего ты приехал сюда? Налаживать отношения с мировым сообществом. Ты – писатель и должен рассказывать людям о себе. И так, чтобы они видели в тебе человека! Иди! Я слегка причесался, взял из сумки бутылку и пошел. И опять – ужас исказил их лица. Они как раз обедали и, видимо, решили, что я пришел отнимать их еду. Но я – решительно брякнул бутылкой, уселся и стал рассказывать о своих переживаниях в эту ночь. Среди присутствующих там не было англичан, и по-английски все говорили примерно так же, как я, поэтому меня слышали. Примерно в середине моего выступления они поняли, что я пытаюсь их рассмешить, и стали смеяться. И когда я закончил – увидел добрых друзей, сопереживающих мне!