Выдумщик
Шрифт:
– Ну, вы, поползни! Завязывать собираетесь?
– Н-нет!
И вдруг грянул гром. Били в дверь деревянным молотком, подвешенным в девятнадцатом веке. И ворвалась новая жизнь: толпа жизнерадостных китайцев. Они распространились по мастерской и, побазарив с Фекой, вдруг легко перешедшим на их язык, вязали веревками скульптуры, полотна и выносили их. Фека смотрел в мобильник, фиксируя навар. Меня он уже не видел. Где – я и где – навар? Смутно надеясь, что часть доходов перепадет и мне (голову
Проснувшись, выполз. Мастерская гола. К счастью – остался мой бюст. И портрет мамы.
– А Феку тоже, что ли, купили?
– Арендовали, – мрачно сказала Нелли.
– А мой жбан – тут. Даже не знаю – радоваться или грустить?
– Радоваться! Фека цену загнул. Сказал: это Бродский!
– Опять же, не знаю – радоваться ли.
– Свое ты получишь!
– Не сомневаюсь!
– Но – после реализации.
– Да.
И скоро на сайте Худфонда вывесились расценки – не иначе как Фека заценил: «Скульптурный бюст Бродского – 6000 рублей», «Скульптурный бюст неизвестного – 600 рублей». И точно то же изображение – хоть бы рожки подрисовал! Сразу два варианта: купит культурный за шесть тысяч – отлично! Не найдется культурного – купят за шестьсот, все хлеб.
– Погляди-ка сюда! – я услышал.
Нелька на своем компьютере смотрела сайт: «Независимые эксперты». Илья Гиммельфарб (старик, бурно жестикулирующий, со всеми спорящий, еще Лилю Брик знал) вывесил: «Нелли Балиева, скульптурный бюст В. Попова – 60 000 евро, выдвигаю на биеннале в Венеции»… Вот так! Только мы, художники, делаем мир драгоценным!
– Ты, надеюсь, не думаешь, что это я вывесил? – глаза Феки бегали.
– Что ты выдвинул бюст в Венецию? Не-ет. Не думаю! – отвечал я.
– Я говорю о чьем-то гнусном вымысле – будто это я выставил вашу работу… по цене ночного горшка! – он гордо выпрямился.
– А кто же еще? – произнесла Нелли. – Всё! Свободен!
И он гордо ушел…
Фека появился после (не скажу, что триумфального) нашего с Нелей возвращения из Венеции, увы, с бюстом на руках. Сидели, понурясь. И вдруг – требовательный стук. Фека – в галстуке, с комиссией за спиной.
– Зампредседателя Худфонда Шашерин! Мы знакомы? – у Нельки спросил.
– Немного, – ответила она.
– Будьте добры – ваши документы на использование мастерской!
– Возьми… сам знаешь где! – не сдержалась Нелька.
Фека испуганно, как заяц, глянул на комиссию. Те усмехались.
– Так… так! – он деловито перелистывал договор. – Ничего личного… плановая проверка. Так. Что-либо можете назвать… из творческих достижений последних лет?
– Покажи! – сказала она мне.
И я показал грамоту: девятнадцатое место по категории Б – но зато на биеннале.
– Ну что же… неплохо, – пробормотал он. – А это кто? – вдруг уткнул пальцем в меня.
– Модель! – сказала Нелька. – …Вопросы есть?
– Ну все, Фека… Идем! – заговорили члены комиссии.
– Да отстань ты от нее! Она хорошо работает! – сказал седой. – Насильно мил не будешь. Пошли.
– Я вернусь! – сказал он с угрозой.
И угрозу выполнил. Вечером он явился неофициально, и мы подрались. С портрета весело улыбалась мама: «Эх, ребята! Не справляетесь без меня!»
Нелька была сурова:
– Пошел вон!
Ведь он же всю жизнь свою на нее положил! Сердце мое сжалось.
– Ты еще прибежишь! – прохрипел он.
И – нашел способ!.. Самый ужасный.
Нелька скрипела зубами, принимая соболезнования, но произнести пару откровенных слов, которые точней бы обрисовали ситуацию, не решалась даже она.
– Официально – инфаркт! – отвечала.
А неофициально – Фека дал ей команду: «К ноге!» – да так, что пришлось исполнить! «Пацаны слов на ветер не бросают!»
Пришло много известных художников, тоже чем-то обязанных Феке. Всех достал. На другое бы «мероприятие» они не пришли.
В автобусе вспоминал, как дочурку вез этой же дорогой. Защипало щеку. Дружили они. «Только Фека меня понимает!» – «Но понимает не то, что надо! Ты хочешь, как он, в тюрьму?» А началось так…
– Папа! Папа! Тебя к завучу вызывают!
– А что случилось-то?
Настька заплакала. А Нонна воинственно выступила вперед:
– Она твое произведение на литературном вечере прочла.
– …Какое же?
– Вечер короткого рассказа был. Нил! – смущенно произнесла Нонна.
– «Пчелу пучило. Вечерело». Кто же надоумил ее?
– Я, – смущенно произнесла Нонна. – Гениальная вещь! Правда, Настька?
Та покорно кивнула…
Закидонами своими не туда направил ее? Сгубил ее жизнь? Такие вот мысли… по дороге на кладбище. Я, конечно, пробовал все! Каждую пятницу в школу ее ходил. Не помогло. Какая-то обида… и – штопор.
Фека спасал как мог:
– Решаем! На какой факультет?
– Какой «факультет»? С ее тройками?
– Спрашиваю конкретно!
Все, что не по-настоящему, оказывается «куклой», фальшаком, никуда не годится… А может, отучилась бы, и пошло? Гипотеза эта годится лишь для того, чтобы мучиться. И то – только по дороге на кладбище. Соскочила она!
– Я тебя просил это делать? – сказал я Феке.
Все-таки просунул ее! И ни разу она туда не пришла. Ни разу! Как еще гордость свою могла проявить? Только так.
– Уйди! И больше никогда не показывайся! – я на Феку орал.
Умела Настя столкнуть людей… И – усмехалась, уже оттуда. Но если бы не такая она – могло бы и срастись. Прости, Фека!