Выход где вход
Шрифт:
Небо слегка успокоилось. Туча, взбаламутившая вокруг столько снега, отступила. Машины задвигались быстрее. По краям проспекта проступили дома. Вскоре в воздухе остались только редкие снежинки.
— Мне больше всего мужика её жалко, — повеселев, рассуждала Вера. — Уверена, что он чувствовал себя гораздо лучше, пока её не встретил. Жуть, как его сейчас поминутно от кашля скрючивает. Неизвестно ещё, что там у него с легкими… Наверняка все его болячки от того, что эта баба хочет контролировать каждый вздох. Задушила его просто!
— Да уж, влип мужик. Так и хотелось ему сказать: 'Беги, Вася, беги! Спасайся!', - печально ухмыльнулся
— От такой разве убежишь? Весь простор для маневра — внутри её акульей пасти.
Оба одновременно засмеялись. Вера ощутила прилив тепла в самой сердцевине. Она была так благодарна Никите за то, что тот понял, простил, перестал злиться. Последние дни он то и дело вызывал в ней смешанное чувство нежности и уважения, удивления и доверия. Ну, уважение-то, положим, всегда было… Но вот эти новые оттенки чувств её саму изумляли. Что-то внутри плавилось и текло ему навстречу. Втайне завороженная, Вера смотрела, как красиво Кит ведет машину — сколько самообладания, покоя, внутреннего равновесия. Она даже не успела задуматься о неожиданных эмоциях. Просто чувствовала нарастающее волнение и беспричинную радость.
Кит затормозил и припарковался к краю дороги. Мягко откинулся на спинку, прикрыл глаза.
— Нет, Вер, надо передохнуть. Посидим немного? Я что-то после этой тетки чувствую себя как выжатый лимон.
— Угу, — с готовностью поддержала Вера. — Я же говорила: она — вампирша. Меня саму словно пережевали и выплюнули.
Вера вдруг осознала, что Кит обладает такой же изысканной кошачьей пластикой как Марина. Только подруга была худенькой и невысокой, что подчеркивало её грациозность. А Кит — полноватым, крепко сколоченным. Но, приглядевшись, можно было заметить в его движениях струящуюся плавность. И в сочетании с уверенной мужественностью…
— Тэ-э-эк… Значит, Ванда и вчерашние покупатели у нас отпали. Амалия под вопросом. Витя с его трешкой — в работе. Диогеныч — в работе. Марь Ивана — на выходе. Через пару недель может быть сделка. Если, конечно, ничего не сорвется.
Кит достал из 'бардачка' ежедневник и деловито отчеркивал в нем строчки, расставляя пометки. Вера вжалась в кресло, теряясь — то ли обидеться на его отстраненность, то ли залюбоваться. Она и раньше видела перед собой те же привлекательные черты — устойчивость, спокойствие, силу. Но их затеняла ребячья обидчивость и амбициозность, в которые нередко впадал Кит. Теперь же его обидчивость казалась Вере душевной тонкостью, амбициозность — мужским достоинством, а покой и устойчивость — весомыми признаками мудрости. Общее впечатление: мужчина-ребенок. Точнее, сын… Что-то в Никите сейчас напомнило ей Петьку — его хрупкую шейку, тонкие запястья, полупрозрачную, ещё не загрубевшую кожу. Внешне-то Кит совсем на него не походил. Сходство рождалось, скорее, из щемящей противоречивости качеств, смешения уязвимости и силы. Из Вериных ощущений.
— Слушай, а вот та тетка, которая на днях звонила… ну, Инфузория Геннадьевна… Она тебе не перезванивала? — полюбопытствовал Кита, оторвавшись от ежедневника.
— Валерьевна, а не Геннадьевна, — механически поправила Вера, продолжая впитывать его жесты. — Нет, она пропала. Мы ей не подошли. Будет искать риелторов подешевле.
В глазах у Кита появился новый оттенок — внимания, которое не хочет быть замеченным. Он что-то новое почувствовал в Вере и пытался угадать — что именно.
Загадочно улыбнувшись чему-то внутри себя, он неспешно закурил. Долго, размеренно чиркал зажигалкой, которая не хотела срабатывать. Вера не отрывала глаз от его рук. Кисть была широкая, с полноватыми пальцами, по-детски коротко и неровно обстриженными. А, может, даже и обкусанными. Это предположение снова напомнило о ребёнке, которого ей так хотелось чувствовать в Никите. Хотя, признаться, уверенность, исходящая от него, была важнее. В ответ на уверенность она где-то глубоко внутри сама начала чувствовать себя ребенком… Ей уже давно, много лет, было жизненно необходимо в кого-то зарыться, спрятаться. Расслабиться и как следует поплакать. Найти прибежище.
— Вы сегодня с Егорием одну квартиру смотрите или больше? — многозначительно взглянув на неё, спросил Никита.
— Одну, — не сразу поняв вопрос, мотнула головой Вера. — Да и ту-то с трудом нашла. Ты ж его знаешь. Чувствую — зря проходим. Опять всё впустую.
Кит докурил. Затушил остаток сигареты, разбрасывая крохотные искорки. Вера жадно втянула воздух. Ей сейчас был страшно приятен сладковатый табачный аромат, терпкий и головокружительный. Взволновавший её мужчина благодаря этому призвуку дыма стал к ней ближе. Словно вместе с запахом он проникал в неё, тонко и неуловимо.
Кит забросил ежедневник в бардачок, ненароком коснувшись запястьем Вериного колена. Та, словно ужаленная, отшатнулась. Поджала ноги, втянула в рукава кисти рук, как-то вся подобралась. Реакция выглядела чрезмерной: она была в брюках, а на колени ещё и куртка свисала. Что-то вроде легкого недоумения изогнуло брови и уголки губ Кита. Он искоса глянул на Веру. Промолчал. Пауза затягивалась.
— Как ты вообще-то живешь? — вдруг спросил Никита со странной теплотой в голосе. — А то всё работа, работа… Что-нибудь у тебя ещё происходит?
— Вот подруга уезжает — я тебе рассказывала, — жалобно улыбнулась Вера.
Впервые за долгие месяцы кто-то так явно заинтересовался её жизнью, её чувствами. С Мариной всё было по-другому. В чувствах подруги Вера сама торопилась раствориться, задвигая свои в какой-то неприметный чуланчик. А тут… Даже ком подкатил к горлу. В груди сжалось и защипало. Она не знала, что ещё из себя выдавить. Не хотела, чтобы Кит видел, как слёзы навернулись на глаза. Дитёнок внутри Веры просыпался, открывал глазки, искал — кому улыбнуться. Испуганный или растерянный ребёнок в собственной душе был хорошо ей знаком. А вот счастливый ребенок, доверчиво потопавший навстречу другому, пробудился впервые за много лет.
— А сын как? Муж-то помогает? — лицо Никиты озарило сочувствие. В голосе появилась мягкость и понимание. Взгляд показался Вере нежным. Но ещё больше её поразило, что смотрел он не на неё, а как бы внутрь её.
— Никит, ну ты же сам знаешь. Всё — одна! Он, может, и хотел бы помогать… Но я же знаю, что он не искренне. Пытается выглядеть хорошим в собственных глазах. А мне его жалость не нужна.
— Ну, так уж и не нужна? — свернул губы трубочкой Кит, словно общался с грудным ребенком.