Выход воспрещен
Шрифт:
— Изотопов! — прошипела она, подскочив ко мне и встав почти нос к носу и начиная пронзительно орать, — Заткнись! Залезь в свою конуру! А завтра свали так, чтобы я тебя больше не видела! Понял?!
— Я Изотов, Ирина Владимировна, — выдохнул я прямо в разъяренное девичье лицо, — А вы скоро, дура вы набитая, и так никого из нас не увидите. Вещички-то собрала уже? Совести хватило перед тетей Машей и дядей Игорем покаяться? Хотя бы напоследок? Да откуда она у тебя, нет конечно. Сама себе всю жизнь засрала, а на нас срываешься? Дура ты. Дура как есть.
Отвернулся и пошёл к себе с горечью на сердце, причем с большой.
— Ненавижу…, — донеслось мне в спину почти спокойное, — Всех умников сиротских ненавижу, а тебя, урод, особенно! Думаешь, я с тобой просто так дружила!? Сам дурак, хоть и умный! Мальчик мне на побегушках нужен был, а ты, уродец, подошёл просто отлично! Понял, кем ты был?! Понял?!!
— Да я знал. Всегда знал, — обернувшись к Асовой, я улыбнулся, заставив её нервно дёрнуться. Моя улыбка, она такая. Даже тех, кто меня очень хорошо знает и привык к внешности, всё равно нервирует донельзя. Задержав взгляд на бледно-зеленых глазах старой знакомой, я просто-напросто сказал, — Прощай, Иришка. Вот тебе совет на прощание — в детском доме держи язык свой за зубами. Косы выдерут. А они у тебя и так небогатые, как и мозги.
И ушел в квартиру, не слушая визгливых оскорблений, разносящихся на весь этаж. Хотелось полежать, подумать, морально подготовиться к совершенно непонятному будущему, которое очень скоро начнется. Пара часов абсолютно свободного времени у меня как раз есть. На посошок, как говорится. Проводить жизненную веху.
Зайдя к себе и защелкнув замок на ветхой деревянной двери, по которой тут же начала долбиться взбешенная Иришка, я бросил взгляд на старое и побитое, но самое настоящее ростовое зеркало, присобаченное к шифоньеру, видевшему, наверное, даже Ленина на броневике. А возможно, Ильич как раз на этом шифоньере и стоял. И носил его, сцуко, по субботникам до бревна или вместо. Очень уж шкаф был обшарпан. Впрочем, как и всё остальное в моей халупе.
В зеркале, как и всегда, отражался урод. По местным меркам, если уж на то пошло, а вот мне моя внешность мне даже немного нравилась. Худощавый парень почти 18-ти лет (через неделю стукнет), острые худые черты лица, белая ровная кожа без всяких этих ваших родинок и прочей дряни, уши, правда чуток оттопырены, но они у меня довольно неплохо заострены кверху, поэтому на лопоухого деревенского Васю я не похож. Ну подумаешь, волосы торчат вверх в диком беспорядке, из-за чего я постоянно похож на возмущенного дикобраза? Не справится с ними ни одна расческа, доказано годами стараний. Бесполезно. А если бреюсь наголо, то на улицу можно не выходить, потому что милиция загребет. Закрывают, паразиты, а потом старший лейтенант Иващенко идёт знакомой дорогой в школу, к директору, находит там, сволочь такая, полное взаимопонимание, от чего меня в «уазике» привозят в любимый сиротский дом и закрывают на месяц на домашнее обучение. Пока волосы не отрастут.
В чем-то я их понимаю. Сам чуть не обосрался от страха, когда после самостоятельного бритья черепа машинкой в зеркало вот это как раз, и посмотрел.
Основная беда в моей внешности — это кожный покров вокруг глаз, из-за чего в нашем небольшом Кийске меня знает каждый милиционер. От бровей и ниже, по абрису глазниц, он темного цвета. Не как будто мне эту кожу с негра какого пересадили, они ребята почти все шоколадные, а темные такие овалы, как будто увлекаюсь веществами и недосыпаю. Плюс светло-карие
Старая «рабица» кровати с агонизирующим скрипом приняла моё аккуратно упавшее на неё тело с предусмотрительно заложенными за голову руками. Комплекция у меня тощая и жилистая на первый взгляд, килограммов 60 максимум при росте в метр семьдесят пять, но на деле вешу побольше 90-та. Тоже привет из нестандарта.
Иришка, видимо, визг агонизирующий койки моей услышала, да слиняла зализывать душевные раны. Хрен на неё, всё, мосты сожжены. Пусть валит в детдом, где ей давно самое место. Тетю Машу с дядей Игорем жалко, конечно, но они сами в эту вертихвостку неумную своим добросердечием влипли, как ногой в теплое говно. Да и я от них недалеко ушел, если так подумать.
В общем, по внешности я ничем особенным от подростка, фанатеющего от русского или какого иного рока, не отличаюсь. Ну припудрил харю, чтобы прыщей видно не было, тени у мамки стырил, намазюкал себе всё, волосы мыльной расческой расчесал, дабы застыли иглами как у ежа, да в люди вышел. Фигня же вопрос, ну?
Только это по моим старым меркам, нормам Валерия Дмитриевича Хакасова, год рождения 1982, место рождения славный город Воронеж, дожившего, между прочим, до 40-ка полных лет в не менее славном городе Санкт-Петербурге, и вот проснувшегося как-то по утру страстно выталкиваемым из недр Анны Семеновны Изотовой ей самой в категорически другом мире. То есть, меня банально родили на белый свет, орущего со всей дури как от неожиданности, так и от множества неприятных ощущений. Причем 3 августа 1973 года в славном городе Ленинграде.
Тот еще сюр, да? Тогда я еще думал, что попал в прошлое.
Итак, возвращаясь к старой практике общения с самим собой из того времени, когда у меня на перекинуться парой фраз не было даже дрянной Иришки, позвольте представиться — Виктор Анатольевич Изотов, почти выпускник сиротского дома, житель города Кийска, гражданин Союза Советских Социалистических Республик.
…а еще я неоген второго поколения. Неоген, неосап, «чудик». Впрочем, это я узнал гораздо позже после рождения. Но об этом потом.
Мозговые ресурсы младенца были откровенно невелики, от чего я первые пару лет жизни ни над чем нормально размышлять не мог. Всё буквально размывалось, любая мысль вела себя как капля воды, упавшая в пруд. Память сохранил, да, но пребывал в некоем благостном ступоре и полном детстве, посасывая сиську родительницы и бездумно проводя дни. Когда же встал на ноги, и вновь начал учиться как ходить, так и формулировать мысли, уже настолько привык к произошедшему, что заключил — оно есть хорошо.
А кому бы не понравился второй шанс в жизни? Не то что я первый просрал, далеко нет, вполне себе нормально жил и уважал себя за всякое. А раз очутился здесь, то, что теперь, вешаться? Отнюдь, мне и так нормально. Более чем. К тому же, Советский Союз тут живее всех живых, цветет и пахнет. Так что, рассуждал двухлетний новый я, мне повезло по-крупному. Природу свою узнать не получалось никак. Помер ли во сне Хакасов Валерий Дмитриевич? Неизвестный инопланетянин/бог/демон взял его душу и пихнул в другой мир? Может, сам младенец, будучи крайне необычным (что мне потом люто аукнулось и будет аукаться всю жизнь), как-то передрал чужую личность в свою головешку? Вопросов была масса, ответов было хрен без масла. Перерождение как оно есть, крутись как знаешь.