Выиграть жизнь
Шрифт:
Родители прочно вбили в него свои законы взрослых: любознательность наказуема, эксперимент опасен, вещи дороже чувства… Плохое настроение ребенка – пустяк, но его плохое поведение – нонсенс; порванная малышом одежда или сломанная вещь – семейная трагедия, а вот порванная книжка – макулатура, а сломанная им ветка – шалость; возмущение ребенка на несправедливость пресекается взрослыми на корню, зато проявленная им трусость раскрывает родительские объятья: "иди ко мне, мой маленький"…
Понимание своих возможностей с детства зажато в ножницах "разрешат, дадут, запретят, отнимут". И поменяв соску, но так и не отвыкнув от нее, гордо шествуют параллельно жизни: раз мужчинка, два мужчинка, пузо, лысина, ширинка…
ПЕСНЯ (ДРЭК) ДЕТСКОГО РОССИЙСКОГО
Корр.:
– Русь соборностью сильна, – говаривали наши предки. Существуют ли у Школы выживания, так сказать, близкие по духу структуры, "побратимы", в которых трудятся ваши единомышленники?
В. С:
– Конечно, и немало. Федерация детских организаций России, Сибирский кадетский корпус, Конгресс Российской Интеллигенции, Ассамблея народов России, Московский "Петрофлот", Центры возрождения ремесел, каскадерские школы и целый ряд образовательных, детских, экологических структур. Уже из этого короткого перечня видна широчайшая палитра людей, дружбой и сотрудничеством с которыми наша Школа дорожит и гордится.
На мой взгляд, всех их объединяет "рецепт", по которому их приготовила жизнь, "замесив" в равных долях энтузиазм, профессионализм, патриотизм, честь и долг.
И предал я сердце мое тому, чтоб исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом. Это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем.
Екклесиаст.
"Стремление к сенсорному (визуальному, осязательному, слуховому) восприятию реального места или региона определило их выбор географии в качестве поля деятельности наряду с опытом, почерпнутым из книг… Воспитание "географического мышления", которое я называю пространственной осведомленностью, может брать начало в детских воспоминаниях о местах, событиях и людях. Исследование этих корней может стать первым шагом…" Анна Баттимер.
Москва. 1944 год Шла война. Второй день весеннее солнце вместе со светом наделяло Москву теплом.
Пусть порции этого тепла были маленькими, как пайка хлеба, которую нес домой Вовка, но это было настоящее тепло. Оно радовало, пахло и даже немножко пьянило. Подумав об этом, Вовка сразу вспомнил, как быстро он опьянел в тот страшный день, когда одноногий сосед сунул ему в руки помятую алюминиевую кружку и незнакомым голосом требовательно сказал: "А ну-ка выпей, мужик…" И когда пацан, подавившись обжегшим горло спиртом, наконец,
Весна 44-го растопила грязный лед, и мать послала Вовку за город поискать картошки, которая с осени могла остаться в земле. Самый подходящий случай отправится в запланированное путешествие, наконец, подвернулся.
Закопав лопату и старательно запомнив место, Вовка сунул под майку давно заготовленный сверток с тремя кусками сахара, зеркальцем, горстью металлических пуговиц и другими удивительными для дикарей подарками, с риском добытыми им в разное время.
Пора. Оглядевшись и не найдя глазами искомого, он присел прямо на холодную мокрую землю, "на дорожку", так всегда делал отец, и решительно двинул в сторону Киевского вокзала… На этот раз его сняли с поезда в Кишиневе.
– Имя?
– Владимир.
– Фамилия?
– Сундаков.
– Куда направлялся?
– К папуасам.
– Куда – куда? – приподняв козырек фуражки, спросил уполномоченный.
Вовка, шмыгнув носом, промолчал, разглядывая висящий на стене старый, знакомый до деталей плакат "Родина-Мать зовет".
– Ты что? За идиота меня считаешь, или сам идиот…?
И точно, на этот раз быть Вовке Сундакову в детском приемнике, не попадись он на глаза какому-то важному начальнику, оказавшемуся волей проведения на Кишиневском вокзале. Он узнал в худом подростке сына "той-самой" неприступной московской библиотекарши, и лично "конвоировал" его в отчий дом. По дороге, жирно накладывая на хлеб слой тушенки и глядя в упрямые глаза мальчишки, он все приговаривал: "Ничего, Вовка, вот кончится война, восстановим дороги, и поедешь ты к своим папуасам или индейцам, как их там…? Мы про тебя еще в газете прочитаем, мол, Владимир Сундаков, русский парень…
Не сопи, Робинзон, скоро, скоро…
– Сам знаю, что скоро, – сквозь полный рот, произнес Вовка слова, которых майор уже не слышал, глядя изменившимися глазами на мелькавшие за грязным стеклом столбы, и повторяя как попугай "скоро, скоро"…
Москва. 1994 год (из газетной хроники) "Сенсацией завершилась научно-экстремальная экспедиция по Амазонии, имевшая цель обнаружить племена, не знакомые с современной цивилизацией. Известный в мире приключений профессиональный русский путешественник Виталий Сундаков не только вступил в контакт с одним из таких племен, но и жил среди индейцев, собрав уникальный материал".
Очередную газету с портретом сына, Виталия Сундакова, пенсионер "Вовка" Сундаков положил в большую старую шкатулку, из которой он 50 лет назад утащил зеркальце сестры, собираясь в свое несостоявшееся большое путешествие. Здесь же лежала и "Пионерская правда" с портретом 13-летнего внука – Влада Сундакова – победителя Всероссийской детской "Робинзонады"…
Из газетной публикации Заморыш в драных кедах, найденных на помойке, вечно шастал по чужим территориям, за что и получил среди алма-атинской шпаны прозвище "Гость". Виталька Сундаков не был бездомным, как кому-то могло показаться, просто его домой не тянуло. Отец из семьи ушел» Мать, учительница младших классов, не вылезала ИЗ больниц, их с братишкой Вадимом воспитывала и содержала бабушка на свои 11 рублей пенсии.
…Он боялся темноты, высоты, глубины, мертвецов, хулиганов. Но сверстники знали его, как драчуна и забияку. В двенадцать лет Сундаков имел приводы в милицию за бродяжничество. Директриса алма-атинской школы № 25 (кстати, там же учился и Владимир Жириновский) как-то сказала учителям: "Перестаньте ко мне водить этого придурка. Поймите, это биология! Отдать бы в колонию, да мать с бабкой жалко. Оставим на второй год". В ответ Виталька поселился на чердаке в компании своих учебников – решил доказать. В результате его перевели в девятый, минуя восьмой. Но потом стало скучно опять, школу он бросил…