Выигрыш — смерть
Шрифт:
Престарелому профессору пришлось покинуть лучший из миров.
Магда предпочла не вникать в причины его смерти.
Стол, как любил Парамонов, накрыли дома: просторная гостиная позволяла. Публика собралась избранная. Разумеется, все было чрезвычайно изысканно — яства, девицы для любителей, пахучие дурманящие сигареты. Но «классики» предпочитали шприц, полностью гарантирующий путешествие в чарующий мир грез. Никого не смущало, что дорога в этот мир хранит отпечатки копыт сатаны…
Давид ждал звонка. Баба Настя за столом напротив
Где сейчас Матрешка (так звали бабу Настю в молодости) — патентованные жулики не интересовались. Живет — и ладно. Главное — человек хороший. Изредка она куда-то ездила сама, но никогда ничего не рассказывала. С ее помощью Давыдов оборудовал дом различными интересными приспособлениями, среди которых самыми невинными были скрытые от постороннего глаза зеркала, позволяющие видеть карты противника. Баба Настя игру в доме допускала редко: мол, спалят дом. Но в случае крайней нужды, улегшись на полу второго этажа, подавала Давыводу сигналы о картах противника. Несмотря на почти материнскую привязанность к Давиду, баба Настя имела в его делах небольшую долю, которую прятала в надежном месте. Она предпочитала хранить накопленное в виде золотых царских червонцев, которые Давид покупал по ее просьбе.
Доверяла она только Давиду, и то до известных пределов. Когда она узнала, что он проиграл Парамону полмиллиона и срок уплаты через два года, то сказала:
— Говорила, копи денежки! Ширка и девочки хороши, пока копейка есть, как утром нечем будет раскумариться, последняя шлюха не пойдет с тобой. Вот ты молодой, красивый. Мне бы у тебя просить кусок хлеба. Ан, нет, ты у меня помощи просишь! Поговори с Парамоном, пусть возьмет часть.
Но принять половину долга «за расчет» Парамон не согласился.
Бабу Настю ответ Парамона не обескуражил:
— На нет и суда нет. Сколько, говоришь, лет твоему Парамону?
— Да уже в летах, кажется, Гена Цыган, умерший от рака, говорил, что они вместе сидели под Магаданом. А известность на московских «мельницах» он получил после игры с Мариком Барухом.
…В ту пору никому не ведомый Парамон не внушал никаких опасений. Крупный, с глубокими залысинами, в дорогом костюме, который мешком сидел на его грузной фигуре, он смахивал на «левака» из крупной артели. Карты Парамон тасовал неловко, «заборчиком». Марик томился в предвкушении крупного куша. А Парамон неловко жестикулировал, не замечая попыток Марика передернуть карту.
Но ему потрясающе везло! «Новенькому» так «перло», что набралась сумма, внушительная даже для московской «мельницы». Марик, окончательно потеряв голову, увеличивал и увеличивал ставки. Но когда сумма проигрыша перевалила за тридцать тысяч, Царамон жестко сказал:
— Хватит, парень. Играть хочешь — пожалуйста. Только сначала выдай засаженное. А эти номера для первоклашек брось. Мы это проходили, когда ты под стол пешком бегал. Гони расчет!
Всей суммы Марик тогда не набрал. Выплачивал деньги с процентами в течение трех лет. Так Парамон вошел в столичную «черную» жизнь. Потом только московские «крутилы» поняли — Парамон в лагерях и тюрьмах даром времени не терял…
— Плати, Давид, а то потом и костей твоих не соберут. Придется мне съездить к одним приятелям. Возьмут дорого, но сделают все в лучшем виде, — баба Настя так лихо прищелкнула пальцами, что Давид почувствовал некоторый озноб. Словно прочитав его мысли, она ласково добавила:
— Положись на меня, сынок, все уладим. Но тянуть нельзя — можно и об ножик споткнуться.
Сегодня Парамон позвонил. Собранные для него деньги плотным тючком лежали в надежном тайнике. В последние дни Давыдов из дому не выходил — страшно оставить такую сумму. Даже в тайнике и под присмотром далеко не беспомощной старухи.
Баба Настя зачастила на рынок — «пообщаться». Видно было, что переживает за Давида — это его умиляло…
— Выходи открывать, гости приехали! — донесся голос бабы Насти со второго этажа.
Гости прибыли втроем на белой «Волге». За рулем сидел костлявый парень с расплющенным носом, удачно дополняющим всю его как бы перекроенную и сшитую заново физиономию. Он остался в машине, а Парамонов и двухметровый гигант по кличке Коля Клык вошли с Давидом в дом. Клык вертел во все стороны маленькой змеиной головкой. Природа, одарив Колю могучими бицепсами, обделила, его по части мозгов. Да и то малое, что было, вышибли на боксерских тренировках: трудно сохранить ясный ум, когда тебя беспрестанно лупят по голове. Коля и не пытался. Ему хватало ума и команд хозяина.
Баба Настя расположилась между иконой Николая Мирликийского и коричневым чемоданом с деньгами.
— Здравствуйте, дорогие гости, — приветливо улыбалась она. — Проходите, будьте как дома!
Клык изумленно посмотрел на бабу Настю, затем на своего хозяина, словно ожидая, не последует ли распоряжение отряхнуть пух с этого божьего одуванчика. Но команды не поступило. Парамон, не сводивший взгляда с лица Головлевой, неожиданно улыбнулся, пригладил свои ежик, размашисто перекрестился и неуверенно ступил вперед, словно колеблясь, куда направиться сначала: к старухе или к заветному чемодану.
— Ну, здравствуй…
— Настя, как и раньше, — поняла его колебания женщина. — Сколько же мы не виделись?
— Я рад, что тридцать лет нас не слишком изменили. Я слышал, что ты в Москве.
— Значит, ходят слухи?
— Языки человеческие, все не окоротишь…
— Что, Саша, будешь денежки считать?
— Конечно буду, Настя, как всегда.
Баба Настя радушно отбросила крышку чемодана. Там громоздились перехваченные черными резинками пачки сотенных купюр. Клык вытянул шею в сторону чудесного видения, глаза у него стали, как у сомнамбулы.