Вымышленные и подлинные истории Алекса
Шрифт:
Не видя выхода в данной ситуации, я начал разыскивать знакомого по ЛТМ татарина. Сайфулов, будучи в чём-то услужливым дураком, доставал из своего дома ключи от подвала. Купив заранее флакон ПВ, я уходил с ним в его сарай. Выпросив более-менее чистую тряпку, я обмачивал её токсичной жидкостью и, расположившись поудобнее в сарае, подносил к носу. Через некоторое время я вовсю ловил кайф, полностью забыв о реальности.
Плавая в своих глюках, я будто бы не замечал, как слабоумный татарин прижимался ко мне и тёрся об мою ногу. В другой раз за такое я въехал бы ему по кумполу, но когда хочешь забыться в собственных слуховых и зрительных обманах, которые исходили от токсического вещества, наплевать на всё! Сайфулов был ещё тот гадёныш: мотал мне всякий раз нервы, провоцировал на драку, допекал своими высказываниями
Бабка с матерью были к ним настроены с особенной неприязнью, однако я смог как-то уговорить их насчёт Светы и Димона. Разгневанная бабуся на время уступила. Но она всё время приглядывала за нами, подслушивала у двери - о чём я с ними говорю, то и дело придиралась - ты не так сидишь, почему прилёг не на свою койку, что за матерщина, и т.д.
Придиралась и к "гостям" - редко, только в добром духе, угощала их. Димон только посмеивался. Он молчал, потому как привык говорить только в своём доме, в своей квартире. У меня же он расшевеливал язык, только когда ему поднесёшь или сунешь в рот таблетку паркопана. Или же когда видел свою выгоду. Соловей был очень хитёр, несмотря на умственную отсталость. Капитолина Ивановна называла его самым настоящим дауном. Внешне он был конечно схож, но, в отличие от них, чётко и прямо говорил, выговаривая все буквы.
– Крёстный ход будет!
– передразнивал он мою бабку, которая наезжала на мать в отношении младшего брата. Он повторял эту фразу почти целый вечер и хохотал.
– Привет, Димка!
– заглядывал мой братишка к нам в комнату по воскресеньям. Всё остальное время Павлуха проводил в интернате. Димон отвечал брату на приветствия, добродушно улыбаясь.
Светка была куда активнее, она была единственным ребёнком в семье, где были постоянные пьяные склоки её скандалиста-отца (в него она и пошла), раздоры и матерная, похабная ругань. Поэтому на моего брата она реагировала куда больше чем Вадим (это было настоящие имя Димона Соловьёва).
– Помидора!
– весело обзывал Светлану брат, наверно потому что та была толстой и в красной кофточке. Света левой, здоровенной рукой, как у мужика (правая была больная), кувыркала брательника на кровати, громко смеясь в ответ на его радостные визги.
В свои 18 лет я успел 6 раз на году пролежать в психушке. Это был "рекорд". Весь затравленный в амбулаторных условиях нейролептиками, я приходил в лечебное отделение отдыхать на меньшее количество таблеток. Но для начала меня кололи сульфозином, чтоб, якобы, очистить мне кровь. Однажды меня положили спустя лишь две недели после выписки, прямо из дневного стационара - за необдуманно мной брошенную фразу. И никакой мой возраст и мои доводы на врача не подействовали. Пролежав лишние два месяца, промучившись от очередной очень болезненной инъекции серы, я понял, что чем чаще я попадаю, тем больше идёт все это против меня. Ароныч, самый жестокий психиатр во всей психушке, не любил церемониться с больными. Попал первый раз к нему - 45 суток. Попал во второй - от двух месяцев и до полугода. Попал в третий - год и более. А одного на второй раз попадания (хотя первый раз его не лечил!), здорового и толстого молодого мужика, оформил на следующий же день на пожизненную койку.
С Димоном вместе я ни разу не лежал. Хотя пересекался. Один раз его выписывали, он пролежал всего неделю, а меня, наоборот, положили.
У Соловья радости полные трусы! Стоит вместе со своей маманькой, как он любил её называть и хохочет:
– Ну вот этого туды!
– показывает на себя и на дверь на выход, - а этого сюды!
– показывает на меня и на входную дверь в отделение.
Мне конечно не до смеха, но не бить же за это Димона!
В другой раз меня выводят к бабушке - одеваться на выписку. Звонок в дверь и голос дежурной медсестры:
– Примите больного!
В общий коридор вваливается Соловей и усаживается на диван в больничной пижаме.
– Ну вот, этого - туды, а этого - сюды!
– в отместку передразниваю я Вадима. Пончик тихо посмеялся себе в нос.
Потом он рассказал мне, что пролежал дольше всех своих попаданий, аж три недели! Три раза ему зав.отделением Вадим Михайлович "любя" назначал сульфозин, от которого бедняга так мучился, что падал в туалете плашмя, разбивая о толчок себе
"Надо же! Три недели!
– с сарказмом думал я.
– Целых три недели пролежал, самый большой срок за все попадания! Как же везёт дуракам!"
Больше Димон никогда туда не ложился, до самой смерти.
Через год я попал в очередной переплёт вместе со своей честн`oй компанией. После очередного пребывания в стационаре я заявил промкомбинатовскому врачу, что нет сил работать в швейном цехе подсобным рабочим. Евгения Александровна перевела меня на время в картонажный цех, где в свободное от погрузки время около десятка дурачков вальцевали заготовки для коробок. Затем они уходили в соседний цех, где на специальных станках их скрепляли, а потом отправляли на производства. В отделения тоже отвозили заготовки, где больные, занимавшиеся трудотерапией, в столовых скрепляли их с помощью шила, специально выданного на время работы больничным инструктором. Одному из зажуливших шило принудчиков достался от зав.отделением сульфозин в высоких дозах. Спасло принудчика лишь то, что он был очень сильный и выносливый мужик.
– Михал Иваныч! Отмени уколы!
– хромая от серы, попросил усатый на обходе.
– Всё нормально, - врач в ответ кивнул головой, а больной назидательно произнёс нашему инструктору:
– Аннушка, за твоё шило я уже расплатился сульфозином в кубах - пять, восемь, десять и десять...
– Угу, - ответила ему Анна Ивановна, а я от удивления был просто в шоке.
В картонажном цеху вальцевала заготовки ещё одна немолодая женщина, которую приводили из лечебного (не помню под каким номером) отделения. Сальные, непричёсанные с проседью волосы, тёмные глаза, руки дрожали от нейролептиков. Она была значительно меньше меня ростом и казалось полностью передо мной пассивной... Мне хотелось прижать её к себе, залезть под халат, под трусики, зайдя куда-нибудь за угол, и там вступить с ней в половую связь.
– А ты что не вальцуешь?
– спросила она меня, отвлекая от моих воображений.
– Катай!
– зло сказал мне один дурачок.
– Так, почему не работаешь?
– подошла ко мне мастер цеха. Я же, уставившись на зрелую, больную женщину с дрожащими руками, продолжал "плавать" с ней в своих облаках.
После получки мы договорились встретиться впятером: я со Светкой, Саня Амяльев с Надькой и Димка Мельников. Мельник хвастался, что ему продают вино без паспорта, хотя на тот момент ему едва исполнился 21 год. Именно с этого возраста меченый в то время издал приказ отпускать всем лицам спиртные напитки. Увязался за нами и Димон Соловьёв. Светка не раз уговаривала Вадима идти домой, нести деньги своей матери, но тот лишь плечом пожимал. Скучно было, видимо, одному идти на свою остановку, да ещё и ехать целых полчаса до дому. У проходной нас встретил Гоша Ухин, старше меня лет на пять, и сообщил, что на Михайловской с двух часов уже вовсю торгуют красным сухим вином по 3 р.80 коп за бутылку и водкой за 10 рублей. Мы рванули со всех ног, у Светки по дороге снова случился припадок. Мы с Надькой держали её как могли, пока не прошло. Возле штучного толпился народ - Игорь и верзила Мельников пошли занимать очередь. Света в последний раз попыталась уговорить Соловья идти домой. Санька Амяльев заметно трясся от страха перед Ухиным, - Надька была его бывшая девушка. Все мы надеялись, что Игорь и Мельников купят три бутылки красного и бутылку водки -тогда хватит вина на всех. Но Мельникову удалось купить только бутылку водки, а Ухин и вовсе вышел с пустыми руками, решив выпить на халяву.
– Где красное, я же больше всех вам денег дал!
– возмущался я на них. Из 41 рубля я отдал девять, тремя трояками. Два рубля выпросили у Димона. Надька дала пять рублей. Мельников посчитал и отдал мне два рубля с мелочью сдачи. Делать было нечего, пришлось идти к кому-то в частный сектор за стаканом. Верзила налил себе целый стакан и быстро втянул с себя горькую жидкость "столичной".
– Димке налейте!
– крикнул Гоша, показывая на Димона. Мельников налил около половины стакана Соловью - тот залпом выпил. Я на нейролептиках едва не блеванул, к тому же пили без закуски. Ухин тоже выпил полстакана, остальным не досталось. У Амяльева были и без того натянутые отношения с матерью из-за Надежды. Но Саньке хотелось секса, в чём Надька ему не отказывала.