Выпаданка (не) обыкновенная
Шрифт:
Они обыскали всё. Вынесли все бумаги — на полу я не нашла ни намека, ни клочка, ни обрывочка. Мне остались пустые полки и ящики.
Матушка определенно была в этом кабинете, ведь у нее был сюда доступ.
Весь город уже знает, что она пропала, но никто не знает, как именно. Люди строят предположения, а оборотни? Не думаю, что оборотней беспокоит судьба какой-то "блошки"… Так они о ней думают…
Но их определенно интересует то, как она пропала и куда. Иначе зачем переворачивать
Я проверила, нет ли кого-то в коридоре, и подошла к еще одному нетронутому вандалами предмету.
Моя любимая картина — тот самый портрет бабушки Лу.
Луизетта Бизо смотрела на разгромленный кабинет и загадочно улыбалась, едва ли приподнимая уголки губ. Улыбалась так, как умела только она — одними лишь глазами.
Да, видно, что картину со стены снимали, двигали в стороны. Сейчас она висела немного криво, открывая границу темного и более светлого, выгоревшего на солнце, дерева.
Я была очарована этим портретом с детства. Что говорить — первый мой рисунок, как и все последующие — это был портрет бабушки Лу.
Видимо у тех, кто делал обыск и громил кабинет, все же есть чувства и нежная улыбка моей прародительницы задела и их.
Кроме того, картина, написанная неизвестным художником, представляла определенную ценность и была известна как уникальный образец мастерства старой школы.
Спасла ли ее загадочная улыбка или же высокий уровень культуры людей с топорами, рубивших мебель, не знаю… Важно, что бабушка Лу меня дождалась.
Изображенная в полный рост, она, кажется, сейчас сойдет с полотна — сделает шаг из рамы, обнимет и погладит по голове.
— Все будет хорошо. — сказала я тихонько и улыбнулась женщине с лицом ангела.
Моего ангела-хранителя. Потому что я уже заприметила то, что искала. То, что она хранила для нас с мамой.
Я подошла к портрету ближе: много раз в детстве я изучала каждый след кисти, каждое движение художника, мечтая повторить его.
Когда я переехала к бабушке, матушка даже сделала для меня ужасно дорогую голографическую копию этой картины, чтобы я могла её рисовать, будучи далеко от оригинала.
Я знала все ее трещинки и переходы цвета.
Но ее рама никогда меня не интересовала. Простая деревянная, без сложной резьбы, почти бедная. Единственным ее украшением был небольшой овальный медальон внизу. На медальоне, в центре, было едва заметное углубление. А под ним, с пафосом и вензелями, как положено, выгравирована наша фамилия — Бизо.
Посторонний мог бы подумать — это фамильный знак, которым многие семьи отмечают ценные предметы в семейной коллекции. Или же что это — фамилия изображенной на нем дамы.
И тот и другой варианты были верны.
Как же часто люди не видят то, что лежит прямо у них перед носом? Даже если этот нос чувствителен ко всем видам запахов в обеих ипостасях — и в человеческой, и в звериной.
Иногда все так просто! Чтобы что-то надежно спрятать,
А оборотни еще выше и крупнее, так что для них это будет вообще где-то там, в муравьином миру…
На уровне коленей взрослого или на уровне груди маленькой девочки. Взрослые так редко замечают то, что ниже уровня их глаз…
Я присела, надеясь, что никто не зайдет. Юбки моего взрослого пышного платья легли мягкими волнами на поцарапанный чьими-то длинными когтями пол.
Ощупала широкий подол. Горничная, выделенная мне Кати Гаро, с утра приколола к краю нижней юбки простую металлическую булавку.
— Чтобы вас, леди, никто не сглазил. — доверительно сообщила мне добрая женщина. — Можете не верить в это, но мы, простые люди, верим в приметы. Вы уж не выкидывайте ее, пожалуйста. В нашем мире такой красивой девочке любая помощь нужна. Если работает — хорошо, если нет, хуже же не будет, если вы ее будете носить?
Я мысленно порадовалась суеверности простого народа. Булавка действительно сейчас пригодится. Да где же она?
— Ой! — искомое обнаружилось само собой посредством втыкания в палец острым концом.
На пальце выступила и начала набухать красная бусинка.
Немного не так, как я планировала, но нужный эффект достигнут.
Я улыбнулась и приложила палец к той самой, едва заметной овальной выемке. Прижала и отпустила, подушечка легла ровно в ямку. Идеально… будто эта ямка была создана для прикладывания окровавленных пальцев.
Красная бусинка, размазанная по дереву рамки, была почти незаметной. А через мгновение уже и вовсе впиталась без следа.
Дерево сухо щелкнуло, на каждой из сторон рамы открылись узкие отверстия длиной не более дюйма. Внутри они чуть почернели — верный признак, что недавно их использовали по назначению.
В детстве я как-то сказала отцу, что в отверстие для эльпорта как раз уместится одна печенька. Из тех, что печёт наша повариха по пятницам. Помню, отец смеялся до слез. Тогда я решила, что он мне не верит и засунула ту самую печеньку в отверстие для установки пластинки.
В этот раз я без печенек… Но это даже хорошо — не испорчу ценный артефакт!
Эльпортов у меня тоже не было, но кровь Бизо и без того активировала портал, скрытый в раме семейного портрета. Пусть и не раскрыв всех возможностей устройства.
Вот уже знакомо заискрилось пространство в сантиметре от холста. На лице бабушки Луизетты заиграли голубые блики, придав ее улыбке немного потусторонней загадочности.
— Пора! — чуть слышно шепнула я сама себе и шагнула в портал.
Первое мгновение я почти ничего не видела. Голубоватые искры портала ослепили меня и сразу же беззвучно разлетелись по сторонам точно такой же рамки, висящей на стене. Эта рама была пустой, без картины. А стена, о которую я оперлась, была сухой и теплой. Значит я не в подвале, иначе было бы сыро и холодно. Но почему тогда нет окна и света?