Выпить и умереть
Шрифт:
— Взгляды?
— Легг рьяный коммунист, не к ночи будь помянут… Секретарь и казначей Оттеркомбского отделения Левого Движения, в одной компании с мисс Мур и Биллом Помроем. Уочмен пытался поиздеваться над Леггом и его убеждениями, верно, но ведь вы не станете убивать человека только за то, что он выставил вас на посмешище, правда?
— Да, всякий раз за это не станешь убивать, точно… А что это за птица, Легг? Давно в этих краях?
Харпер стянул с носа очки и положил на стол перед собой.
— Нет, — сказал он. — Легг здесь чужак. Мы попытались выяснить кое-что о нем, но продвинулись недалеко. Сам он говорит, что приехал сюда подправить здоровье. Открыл небольшой счет в Иллингтонском банке.
— Пойдем дальше по списку, — устало кивнул Аллейн, выслушав проникновенный монолог Харпера. — Что скажете о молодом Помрое?
— Помрой… — Харпер, тупо моргая, уставился на список. — Билл Помрой говорит, что Уочмен никогда ему не нравился. Он совершенно не скрывает этого. Периш утверждает, что Билл ссорился с Уочменом из-за этого Легга. Не то чтобы у них там случился крутой спор, но ясно, что у Билла вырос зуб на Уочмена.
— А эта, как ее… Как там звать эту девушку? Мисс Мур? Что она?
— Тоже ничего. Водит дружбу с Биллом Помроем. Ее отец фермер, содержит ферму Кэри Эдж. Мать происхождением повыше и все никак не может забыть, что после замужества она, так сказать, опустилась по социальной лестнице. Сама мисс Мур обучалась в Оксфорде, получила хороший диплом. Они с мистером Уочменом немножко спорили на темы политики. Вот и все! Ничего больше.
— Получается пять человек, — заметил Аллейн. — Считая старого Помроя, шесть. Но мы забыли о мисс Виолетте Даррах и об этом старом склочнике, Джордже Нарке.
— Забыли — и ладно, все одно, — махнул рукой Харпер. — Эта Виолетта Даррах — старая дева из Ирландии, которая пытается научиться малевать холсты. Когда все это произошло, она сидела в уголке и строчила письма. Я говорил с ней — она чудачка, причем чертовски смешная. Готова говорить о чем угодно часами. То же самое — этот дурень Джордж Нарк. Он слишком глуп, чтобы быть убийцей.
— А кто из них пока еще в Оттеркомбе?
— Да все они там.
— Боже мой! — воскликнул Аллейн. — Я думал, им всем не терпится поскорее смыться из этого печального местечка!
— С одной стороны, это так, — кивнул Харпер. — Но вот, например, Кьюбитт начал писать серию пейзажей и хочет их закончить. Да еще портрет мистера Периша. А до того — суета с похоронами и поминками. Все это устроили прямо здесь. У покойного не было других близких родственников, кроме Периша, а Периш заявил, что его покойный кузен предпочел бы, чтобы его похоронили в тихой
— А сколько еще они здесь пробудут?
— Ну, еще недельку, наверное. Приезжали, во всяком случае, на три недели. С момента смерти Уочмена уже прошло две. Отдельный зал в баре пока еще закрыт и запечатан. У самого покойного ничего в карманах не обнаружено. Курил он какие-то привозные египетские сигареты — «Даха» что ли, или как они там… Мы изучили его передвижения здесь. Приехал вечером в четверг и никуда не выходил. В пятницу утром отправился прогуляться — неизвестно куда, — возможно, пошел по тоннелю. В пятницу после ленча поднялся к себе в комнату. Его видела там кухарка миссис Ивз, когда в половине четвертого поднялась к нему закрыть окна и застала его спящим на постели. В четыре часа его видел также Кьюбитт, когда возвращался со своего сеанса рисования на причале. В четверть шестого — или около того — Уочмен спустился в отдельный кабинет бара и находился там все время до самой смерти. Вот и все. Кажется, я ничего не пропустил.
— Я вам полностью доверяю, — сказал Аллейн.
Харпер кисло улыбнулся:
— Вообще-то чистая мистика эта смерть. Я понимаю, что это был не несчастный случай, но доказать ничего не могу. Мне говорят, что Уочмен умер от цианидного отравления, а я отвечаю — тогда покажите мне, кто мог нанести на дротик этот самый цианид? Теперь дальше. Эйб Помрой, когда морил крыс, отливал из бутылочки цианид в китайскую чашечку, и он клянется, что отлил ровно одну полную чашку. А я взял точно такую же посудину и измерил количество жидкости. Оказывается, в бутылке недостает примерно четверти унции от того, сколько в ней должно было бы быть.
— Так-так… — заинтересовался Аллейн. — А сколько времени флакончик с ядом оставался открытым?
— Старик Эйб клянется, что, пока он манипулировал с чашкой, куда отлил яд, флакон он поставил на полку рядом с собой. Кроме того, он божится, что ни капли не пролил. И никто, кроме него, не мог трогать бутылочку. А те, кто за ним наблюдал, все толпились в дверях.
— Значит, бутылочка оставалась открытой пару минут?
— Думаю, что так.
— Хорошо, а дальше?
— Ну, потом он встал с пола и заткнул флакон, естественно! — пожал плечами Харпер. — Мне следовало бы отдать содержимое бутылочки на анализ, но в любом случае у нас нет оснований подозревать старого Эйба Помроя. Потом, заметьте, мистер Аллейн, яд был обнаружен на дротике и больше нигде. И если именно этот дротик и убил Уочмена, то нам надо вязать Легга, потому что только Легг мог нанести яд на острие — никто другой с дротиками не имел дела.
— Дурацкий способ убийства! — заметил Аллейн. — Мне кажется, все это не слишком убедительно…
— Ну, может быть, он надеялся, что у него будет время вытереть дротик начисто? — предположил Харпер.
— У него такой шанс был, — тут же возразил Аллейн. — Ведь он помогал констеблю Оутсу искать этот самый дротик, правда? И что же он его не вытер как следует? Значит, он был ни при чем.
— А вот и наш полковник! — объявил Харпер.
Главный констебль был старым знакомым Аллейна. И Аллейн любил полковника Браммингтона — колоритного чудака, чьи манеры скорее забавляли, чем раздражали Аллейна. Браммингтон был так резко непохож на обычного провинциального главного констебля, что его назначение на эту должность можно было считать волшебством. Он подъехал к участку на своей патрульной машине, которая выглядела словно престарелый ветеран всех войн. О ее приближении можно было догадаться издалека, и Харпер с глубоким вздохом сказал: