Выпитое солнце
Шрифт:
– Девушка!
В какофонии разговоров, грохота упавших у кого-то ящика, споров, попыток торговаться, шума двигателей машин, обращение затерялось.
– Девушка, где тут крытый рынок?
Октябрина вздрогнула. Голос был ей знаком. Оборачиваться совсем не хотелось. Казалось, обернешься, увидишь белую рубашку, темные русые волосы, улыбку, которая говорит больше, чем слова, и провалишься сквозь землю.
– Вон там. Прямо, – сказала она и быстро пошла вперед. Шаги сзади, за ней следовали.
Рука коснулась ее плеча. Октябрина запуталась в ногах, оступилась, а рука удержала ее.
– Девушка, вам плохо?
Октябрина обернулась и за мгновение уже подготовилась увидеть знакомое лицо. Но перед ней, изумленный, стоял совершенно посторонний мужчина и смотрел на нее круглыми глазами.
– Вам плохо? За вами кто-то бежал? – спросил мужчина.
– Нет. Никто за мной не бежал! – задыхаясь, прошептала Октябрина. А потом повысила голос. – Вон, вон же ваш крытый рынок! Вон он, крыша. Там и рынок. Идите! Оставьте меня в покое!
Октябрина развернулась, рука незнакомца отпустила ее плечо. За спиной ее послышалось его недоумение, но Октябрина шла. Шла до тех пор, пока ноги не налились свинцом. Носки кроссовок зачерпнули пыли, ударились об асфальт, и в уголках глаз Октябрины защипали слезы. Весь день так.
Октябрина остановилась. Люди вокруг, казалось, собирались вокруг нее. Они смотрели на нее и видели ее позор. Пенсионеры, мамы с детьми, редкие мужчины. Они смотрели на ее старый свитер с котом, на потертые джинсы. Октябрина прикоснулась к холодной щеке. Пальцы ее были горячие и дрожали. Казалось, что от прикосновения к ледяной коже пойдет пар, словно раскаленный шампур прикасается к замороженному мясу. Эти же люди могли бы в другом случае видеть ее на первой полосе газеты в новой одежде, читали бы о ней. Они – такие же, как она, но были бы наблюдателями. А она бы уже не наблюдала. Она бы их не увидела, а они бы смогли смотреть на нее столько, сколько вздумается.
Шоппер был слишком тяжелый, хотя прежде она носила и два. Сумка тянула ее к асфальту. Еще хоть зернышко – и Октябрина развалится на земле, на виду у посторонних, и заплачет. Девушка поспешила прочь от запахов луж, земли и помидоров.
Октябрина не пошла на трамвайную остановку. Обычно она садилась на любой трамвай, занимала последнее место в вагоне и ехала, успокаивалась под мерные покачивания и поскрипывания вагона. Ехать до конечной, до кольца, не проспать, и иногда Октябрина, обняв сумки, засыпала. Сон в трамвае почти напоминал сон в поезде, и Октябрина часто улыбалась. Но когда кондуктор ее будила и просила выйти на конечной, девушка возвращалась в реальность. Улыбаться не хотелось.
Октябрина прошла мимо рыбного и хлебного магазина, позади остались девятиэтажки-прямоугольники и начались блочные пятиэтажки. Девушка свернула в один из дворов, прошла детскую площадку, очутилась в той части дворика, где росли высокие кусты и деревья. Настоящий лес в городе. В другом городе в похожем доме, в похожем дворе, построенном по советским расчетам так, чтобы дворы были одинакового размера, она жила с родителями. Казалось, поднимешь голову и увидишь маму, развешивающую белье на веревку на балконе. Но вместо мамы в белом пододеяльнике на чьем-то балконе Октябрина видела Арсения.
Это было нездорово, Октябрина понимала. Но всегда себе говорила:
– Медицинская нормальность мало что имеет общего с обычной реальностью. Мало ли, что они там напридумывали.
Утром Октябрина, как обычно и бывало, говорила с Галиной Георгиевной на кухне. Уроки в учебном году закончились, и Октябрина радовалась даже этому. Уже больше полугода она хотела уволиться, искала новую работу на сайтах с вакансиями, но почему-то каждый раз закрывала вкладку. Октябрина помнила, как тяжело было привыкнуть к работе, как каждый раз, когда приходилось менять магазин на кофейню, она днями сидела дома и отдирала заусенцы на пальцах, лишь бы не думать о новом рабочем дне в новом коллективе. Теперь она хотя бы работала там, где с детства хотела, со знакомыми – есть с кем поговорить в перерыве. Но мысль о смене работы не отпускала. Может, другая школа, хотя к детям Октябрина тоже привыкла. Может, другой вид учебного заведения. Может, частная практика. Галина Георгиевна была другого мнения – она была уверена в том, что нужно «ухватиться» за что-то одно и стараться продвинуться там.
– Катенька, тебе же дадут категорию! – говорила она и помешивала чай в чашечке с лимонами. – Ты попробуй, может, будет хорошо. Тебя же дети любят?
– Ну, не то чтобы любят, но проблем не доставляют.
– Это значит, что любят. Поверь, я знаю. В первый год всегда и везде тяжело.
С этим Октябрина не спорила.
– Я понимаю, – говорила она. – Мне также мама говорила. Нужно перетерпеть.
– Золотые слова твоя мама говорила! – Галина Георгиевна улыбнулась.
Октябрина улыбнуться не могла. Мама пыталась «перетерпеть» все, даже тогда, когда «терпеть» совсем не надо было. Не хотелось перенимать эту черту ее характера.
– Да это же чудо! – Улыбнулась Галина Георгиевна и указала на окно, а Октябрина чуть не подавилась чаем. – Ты посмотри, ты посмотри, какое небо голубое!
«Чудо» прозвучало чужим голосом.
Октябрина вытирала губы салфеткой, а перед глазами стоял образ Арсения, протягивавшего ей руку. Он показал ей два чуда. Третье, видимо, ждало по адресу на бумажке.
В папке «Люди, ставшие известными в двадцать три» много имен. Приходилось даже вспоминать навыки перевода с английского из школы – копирование в переводчик, чтобы перевести некоторые биографии. Имена мелькали перед глазами, причины известности сливались в кашу. Октябрина пролистывала, не вчитывалась, только смотрела на количество. Много, так много, что тошно.
«А сколько лет Арсению?» – подумала Октябрина и вздрогнула. Какое ей дело до возраста человека, которого видела один раз в жизни? Но он не выглядел моложе ее. Может, ровесник?
Чтобы не думать о нем, Октябрина позвонила Жене и хотела поболтать с ней подольше, чтобы чужие проблемы заполнили мысли, чтобы не думать о том, как в собственной жизни все не совсем в порядке. Женя не отвечала, а Октябрина гладила Клюкву по макушке на кровати и чувствовала, как с каждой секундой что-то внутри нагревалось, бежало по горлу. Тайлер висел на палочке семян и щипал их, но когда услышал тихий всхлип, обернулся и внимательно посмотрел на Октябрину. Клюква перевернулась на спину и подставила хозяйке живот. Октябрина набрала номер Жени снова и улыбнулась. Клюква умела поднять настроение, научилась.
Женя ответила минут через пять, но для Октябрины они показались вечностью. Женя начала рассказывать о поездке с родителями в загородный музей и о том, как они говорили ей задуматься о «женихе».
– Мне мама предложила походить вокруг военкомата, – сказала Женя, что-то параллельно громко размешивая в стакане и стуча по стенкам. – Одеться покрасивее, походить, построить глазки.
– И ты серьезно будешь это делать? – выдавила Октябрина. Представлять гуляющую вокруг военкомата Женю в платье и на каблуках совсем не хотелось.