Выпитое солнце
Шрифт:
– Не говорите Евгении Максимовной, мы исправимся! – воскликнула Даша и одинокая слезинка скатилась по ее деткой пухленькой щеке. Ее просьбу поддержали и мальчики.
– Давайте поспорим. Я говорю вам, что вы ругаться так больше никогда не будете. Если не будете, я Евгении Максимовной ничего не скажу. Но если будете – за каждое нецензурное слово будете класть десять рублей в банку, – сказала Октябрина и поставила пустую банку из-под кофе на стол. – Если там наберется шестьдесят, все ей расскажу.
Дети согласились. И то ли деньги тратить им было жалко, то ли они так боялись Евгению Максимовну, но больше Октябрина никогда не слышала ни одного плохого слова в их компании. Даже в компании всего класса.
Но в этот раз Октябрина чувствовала стыд за себя. Ее поймали с поличным.
«Самоубийц, они не найдут меня просто так, – прошептала про себя Октябрина. – Я буду самоубийцей в новостях». Отчего-то ей захотелось зайти в интернет и поискать, хоронят ли самоубийц на обыкновенных кладбищах или, как когда-то давно, за забором, без креста и опознавательных знаков. В Бога она не верила, не должна была волноваться, но отчего-то перспектива упокоиться за оградкой испугала ее.
– А почему ты решил, что я пришла сюда за этим? Я могла прийти просто так! – прошептала Октябрина. – Вот ты, ты зачем здесь? Почему мы не можем быть здесь, здесь по одной причине, а?
Арсений посмотрел на нее с жалостью, убрал руки за спину.
– Ты ведь не за спасением сюда пришла, – тихо ответил он, – у тебя на лице отчаяние написано. Тебе больно, тебе плохо. Я вижу тебя в первый раз, но уже разглядел это. Стараться увидеть не нужно. Скажи, зачем же такие сюда приходят?
– А ты? А ты, ты-то что, за спасением в эту дыру пришел?
– Пришел, но не за своим.
Ответ Арсения пульсировал в висках Октябрины, пока она думала, оглядывалась, считала осколки стекол, куски развороченной мебели и думала, но ни одной мысли озвучить не могла.
– А не боишься, что тебя загребут как причастного? – спросила Октябрина и огляделась. – Не боишься? Посадят ведь, статья.
– Как же они смогут решить, что я причастен, если я, например, могу привести завтра друга и «случайно», – он показал кавычки пальцами и снова убрал руки за спину, – на тебя наткнуться. Если кто-то и придет на тебя посмотреть, увидят, что ты уже лежала тут задолго до того, как мы появились.
– А как ты объяснишь, что вы делаете на заброшке?! – вскричала Октябрина и – сразу же притихла.
– Ты все еще уверена? Хорошо. У меня есть друг фотограф. Он для газеты городской долгое время фотографировал. Ему дали пропусков во все приятные и злачные места, так что мы просто на фотосессию отправились. Ну как, тебя легенда устраивает? – Парень улыбнулся и протянул ей руку. А потом сразу же убрал за спину.
У Октябрины закружилась голова. Казалось, Арсений все еще протягивал руку. Но отчего-то Октябрине захотелось спуститься на первый этаж и убежать. Даже думать о том, о чем прежде Октябрина могла думать спокойно, при незнакомце казалось опасным. Мысли человека, как и любые экзистенциальные вопросы, другим не понять. С чего незнакомцу Арсению будут понятны ее переживания?
– А что, тут часто бывают такие?
– Какие такие?
– Ну, ты понял.
– Бывало тут всякое. Раньше тут собирались наркоманы, кололись и ждали утра. Наверное, ставки делали, кто выживет. Иногда алкоголики забредают, но они тут умирают редко. Алкоголь все-таки медленнее убивает, но убивает – в этом никаких сомнений. А так конечно, и самоубийцы тут бывают. Их везде много, о них просто не говорят. На первом, там, где ванная раскуроченная стоит, видела? Вот, там еще пару лет назад женщина вены перерезала. Пару дней найти не могли. А на втором, там, у лестницы, дед повесился. Но его и не искали.
– Ты тут… давно? – Октябрина села на относительно чистый пятачок на полу и положила тяжелую сумку на ноги. Стоять она больше не могла – ноги дрожали.
– Захожу иногда, поглядеть, кому еще сил не хватит остаться. – Арсений прислонился к стене и посмотрел на нее. – Жизнь сейчас тяжелая, многие люди не могут жить с мыслями в голове, но не думать не у всех получается. Но это были хорошие месяцы – тут почти никого не было. И тут – ты. И ты все еще передо мной.
Ровная спина, внимательный взгляд. Он был в белом, как будто ангел спустился к ней, чтобы спасти. Только Октябрина знала – ее никто спасать не будет, не в ее положении быть спасенной. Она уже много раз думала о том, чтобы попросить помощи, – держала пальцы над кнопкой вызова маме, чувствовала, как слова признания царапали горло во время разговоров с подругами, с Романом, как каждый раз, после каждого разговора, спрятанные слезы выжигали уголки глаз. Она даже думала обратиться к специалистам – есть же такие люди, которые помогают остаться на земле, не уходить ниже. Их номера Октябрина держала в блокноте, записанными на задней обложке блокнота с переживаниями, которые она писала со второго курса университета. В тот год все и испортилось. В том году она впервые подумала о том, что без нее никому не было бы хуже. Отчаяние и одиночество съедали ее изнутри. В интернете писали, что со временем это проходит, что нужно найти смысл жизни. Но со временем лучше не стало.
– А у тебя интернет есть? – прошептала девушка и сжала ручки сумки в пальцах.
– Интернет? А тебе зачем?
– Посмотри, пожалуйста, как самоубийц хоронят. – Она даже не подняла на него глаз. – На кладбище или за ним? Им памятники ставят? – Больше говорить она не смогла. По щекам ее пробежали слезы.
У нее в сумке ведь толком ничего нет. Словно и собиралась так, чтобы вернуться. Словно тело все-таки предало мысли.
Арсений помолчал недолго. Даже не стал копошиться в карманах, делать вид, что искал телефон. Он не пошевелился, не отвел взгляда от скрючившегося на полу тела.
– Так как зовут? – вдруг спросил он.
– Октябрина, – не сразу выдавила девушка.
– И… прям так и зовут? – спросил Арсений и скривил губы так, что не ясно было, улыбается он или злится.
– Нет, все зовут Катей.
– А тебе нравится, когда тебя зовут Катей?
Октябрина почувствовала, как холод побежал по спине. Это никого раньше не интересовало.
– Меня обычно не спрашивают, – сказала она и посмотрела на грязные руки. И когда успела испачкаться?
– Я спрашиваю тебя. Я не люблю, когда меня называют сокращенным именем. Может, тебе тоже неприятно.
Октябрина хотела кивнуть, но шея словно замерзла, и каждое движение головы сопровождалось хрустом кромки льда.
– Да, мне тоже не нравится, – ответила она тише, чем хотела.
– Так уже лучше. Приятно познакомиться, Октябрина. Так что, продолжать будешь или мне уходить?
– Нет. Я просто люблю заброшки, сказала же.
– Я знаю местечко получше. Но, может, в другой раз.
– Ты уже уходишь? – Октябрина вздрогнула так, словно ей под ребро укололи. Лишиться единственного человека, с которым можно просто поговорить, сейчас не хотелось.