Выпитое солнце
Шрифт:
– Ты прости, в этот раз Боря палатки собирал, – пропыхтел Арсений и застегнул палатку. Подсвеченный фонариком в тесном пространстве палатки он почти светился. Белая футболка, светлые штаны. Только цепочка на шее темнела.
– Боря собирал? – спросила Октябрина. – Так у вас все распределено интересно. А ты что выбирал?
– Я? – Арсений тяжело дышал, вытащил кусок одеяла из-под себя. – Я выбирал дорогу. Мы только тебе не дали пока права выбора. Блин…
– Да меня пока все устраивает, – ответила Октябрина и обрадовалась, что Арсений в этот момент фонарик выключил. Щеки ее покраснели.
– Да? А, ну тогда выберешь потом, – он тихо посмеялся, но быстро замолчал, закашлялся. – Я запомню, но ты мне лучше напомни, а то мало ли. У нас на фестивале дел будет много. Надо тебя еще со всеми познакомить.
– А там много ваших знакомых? – спросила Октябрина и натянула на себя одеяло. Шорох его в палатке показался оглушительным.
– Ну, я точно пока не знаю, кто там будет. Я в этом году что-то забыл прочитать обсуждение в Бориной группе, – сказал Арсений и как-то поежился. В палатке было тепло. – Но нескольких точно встретим, они не пропускают.
– А сколько раз ты там уже был?
– Я? Ну, раз пять уже точно. Этот шестой, получается. Но я мог и больше, так и не считал же.
Спустя недели Октябрина уже не могла вспомнить, кто начал первый. В темноте палатки, с убранным в ноги фонарем, мрак слился с телами, разобрать, чьи ладони первые нашли чужие, но уже будто бы свои, губы, нельзя. Губы у Арсения были мягкие, обветренные. Руки длиннее, чем показалось со стороны в первый раз. Казалось, он мог обнять весь свет, стоило ему только захотеть.
Октябрина помнила только, как что-то внутри нее взорвалось. Будто опухоль, росшая в ней многие годы, лопнула как перезрелый плод. Соки опухоли обожгли легкие, Октябрина попыталась сделать вдох, но он потонул в новом поцелуе Арсения.
Внутри ее словно щекотали перья. Мягкое тепло опустилось от груди к животу и уже обожгло. По пальцам пробежало покалывание, добралось до груди. Октябрина подавила желание вздохнуть от аккуратного и нежного прикосновения – так ее уже давно не касались. Так, словно каждый сантиметр ее тела был важен.
Руки Арсения гладили там, до куда могли достать. В тесноте они не могли толком повернуться, лежать друг у друга на руках тоже не получалось – руки начинали дрожать. Но и отрываться друг от друга им совсем не хотелось. Казалось, что это вовсе невозможно – сантиметры, которые их разделяли, и не должны были быть преградой.
Октябрина повернулась на бок, переложила ногу на Арсения и хотела уже залезть на него, но Арсений тихо посмеялся и уложил ее обратно.
– Да подожди ты, – хихикнул Арсений, – ты не представляешь, как чутко спит Боря и какие нечуткие вопросы он умеет задавать.
– Да мне все равно на Борю! – прошептала Октябрина и снова попыталась взобраться на Арсения. Его руки мягко, но сильным движением остановили ее.
– Не стоит. Не здесь. Не сейчас. – Он проговорил это тихо, а затем, словно почувствовав, что Октябрина могла неправильно понять его слова, добавил. – Я хочу, чтобы это было между нами. Здесь и там – слишком много людей. Я ни с кем не хочу тебя делить.
Октябрина улыбалась. В темноте палатки черт лиц различить нельзя, но даже во мраке Октябрина, казалось, видела голубые глаза Арсения, в которых навсегда поселилось весеннее утро, различала морщинки в уголках его глаз и почти незаметную царапинку на щеке. Как-то он сказал, что такую оставил ему собутыльник – восемь лет назад она была глубже, страшнее и болела каждый раз, когда Арсений пытался улыбнуться.
Через сколько Арсений заснул, Октябрина тоже не могла знать. Время существовать перестало, оно вообще не чувствовалось в компании Арсения. Они могли сидеть у дороги пять минут, но Октябрина ощущала, словно просидела рядом с ним годы, словно годы разговоров и совместной жизни сцепили их жизни навсегда. Казалось, что песок из их песочных часов перемешался и высыпался в песочные часы с тонким горлышком – песчинки ссыпались неохотно. На двоих у них, казалось, вечность.
Октябрина коснулась его шеи пальцем. Повела вниз, к ключицам, и нащупала цепочку. Октябрина улыбнулась. Интересно, что на ней: крест или что-то другое?
В темноте лицо Арсения не разглядеть, но дышал он спокойно. Октябрина вообще заметила, что дышать у Арсения получалось как-то особенно легко. Его грудь словно ничего не сдавливало – не как у других людей. Октябрина иногда чувствовала, как на шее висела петля и сделать лишний вздох просто так не получалось.
Октябрина аккуратно вытянула цепочку. Горячая, Арсений никогда не снимал ее. Медленно, стараясь не пропустить кулон или крест, Октябрина вела пальцем по горячей серебряной цепочке, и казалось, что даже в цепочке Арсения билось его сердце. Когда Октябрина наконец-то нащупала что-то, очень удивилась. Это был не крест, не кулон, даже не фигурка. Это было что-то плоское, треугольное, но закругленное.
– Это медиатор, – прошептал сонный Арсений.
Октябрина от неожиданности вздрогнула. Арсений хрипло посмеялся – казалось, он спал, но во сне тоже решил поговорить.
– Это медиатор моего брата. – Он взял пальцы Октябрины в свои и поднял медиатор так, словно хотел его видеть. – Им на гитаре играют.
– И брат играл?
– Да. Федя играл. На концерте поймал, с тех пор очень боялся потерять, – ответил Арсений, а Октябрину словно обожгло. Никто не называл брата Арсения по имени.
– Федор и Арсений Бессмертные? – прошептала Октябрина, словно пробуя их имена на вкус. Вкус у имени брата Арсения горький, почти ядовитый.
– Ага. Такой дуэт просрали, просто кошмар, – усмехнулся Арсений и убрал медиатор под футболку. – Нам даже псевдоним не нужен был бы. Только вот он бы играл, а я не знаю… Воду бы ему в перерывах подносил. Или на синтезаторе. Я полтора года в детстве учился на пианино играть.
– И как? Получалось?
– Получалось ли? – Арсений словно усмехнулся. Он подложил одну руку себе под голову и задумался. – Ну, Кузнечика я играл на ура. Пару песен знал. Но я это не считаю умением играть. А вот Федя… Видела бы ты, как он играет! У него были черные крашеные волосы, лохматые, черные глаза… – Арсений зашептал. – Он смотрел в душу, он все в человеке видел.