Выпитое солнце

Валерьева Мария

– Вы такие разные, – ответила Октябрина и положила голову ему на грудь. Под ухом ее билось живое сердце самого живого человека из всех, кого она только знала. Мерно, спокойно. Так, словно сердце знало – все сейчас правильно, так тому и быть.

– Разные. Но вместе мы бы были отличной командой. – Арсений приобнял Октябрину, насколько это позволяла маленькая палатка. – А он ушел, решил, что мне другую команду искать нужно. Он все наперед видел, все-все.

Они лежали в тишине. Дыхание их смешивалось и становилось единым. Они не двигались, не смотрели друг на друга, но в этом молчаливом единении мыслей и духа чувствовалась Октябрине большая близость, чем когда бы то ни было со Святославом или Романом.

– Знаешь, у меня такое ощущение, что благодаря тебе я Федю уже очень хорошо знаю, – сказала Октябрина.

Арсений усмехнулся, и теплое его дыхание коснулось отросших волос Октябрины.

– Он рад, что я все еще помогаю ему быть хотя бы немного живым.

– Думаешь, он хотел бы этого?

– Хотел бы, чтобы даже после физической смерти для живых жить? – Арсений, кажется, улыбнулся. – Конечно. Он этого очень хочет. Он всегда этого хотел.

Арсений попытался устроиться удобнее, и Октябрина даже отодвинулась. Но он притянул ее к себе снова.

– Нам так даже одеяло не нужно, – усмехнулся он. А потом снова стал серьезен. – Каждый человек хочет, чтобы после смерти о нем помнили. Иначе в жизни смысла нет. Толку, прожил жизнь, ушел, а тебя никто и не видел словно. Так ведь никому не нужно. А он себя оставил. Видишь как? Я до сих пор с ним живу.

Октябрина обрадовалась, что тепло Арсения согрело ее в миг, когда все ее тело обожгло холодом. Это были ее мысли в тот день, в тот чертов день, когда она почти умерла – по собственной воле. Никто не вел ее в тот дом, никто не заставлял ее перешагнуть порог в вечное забвение. Никто не знает, что там, есть хоть что-то или, как говорят многие пережившие клиническую смерть, только темнота. Может, в этой темноте, сонной и лишенной ощущений, нужно ждать Великого Суда, может, ждать вовсе некого и нечего и вся вечность – это ничто в тишине. А, может, после смерти ничего и нет. Может, человек просто хочет верить, что чем-то лучше раздавленного машиной кузнечика или убитой на скотобойне свиньи. Может, после смерти есть только смерть.

– Так страшно думать об этом, – прошептала Октябрина и почувствовала, как по щеке потекла слеза. Девушка не успела остановить предательскую влагу – слеза упала на футболку Арсения.

Он почувствовал. Рука прижала Октябрину к себе сильнее.

– Мы оба с тобой одной ногой там побывали, – сказал он тихо и поцеловал девушку в макушку. – Но мы здесь, мы живы. У нас есть вечность, где она кончается, мы не знаем. И хорошо, что не знаем.

– Я не хочу знать, что будет потом, – прошептала Октябрина и вытерла ладонью другую щеку. Она научилась плакать беззвучно, но сейчас она чувствовала, что ее тишина была раскатом грома для них обоих.

– И я. – Арсений взял ее за руку. – Может, когда-то мы с братом встретимся. Может, мы все когда-то встретимся. Но пока мы живы, нечего мечтать об этом. Чем дольше мы тут, тем больше знают их, тем больше знают их.

Октябрина улыбнулась. Все ее лицо мокрое от слез, но она улыбалась. Улыбка даже не через силу.

– Жить надо и все, – сказал Арсений и прижался щекой к голове Октябрины. – Больше от нас ничего не требуется. Это и так все, что нам нужно, чтобы запомниться другим. А для самих себя нужно прожить интересную жизнь.

В тишине палатки они слышали дыхание друг друга. У них общего больше, чем кажется, на первый взгляд. Больше, чем просто дыхание.

Арсений, кажется, говорил что-то еще, но Октябрина не слышала. Впервые за много месяцев она спала без страха сновидений.

Глава 17

Фестиваль представлялся Октябрине совсем иначе. Она думала, что после долгого пути по трассе, затем – по полю, колдобинам и через просеку, они приедут в Диснейленд на выезде. Октябрина сразу же ждала увидеть аккуратные палатки с товарами, огромную сцену для выступающих, домики, в которых живут посетители, и уголки для отдыха с мангалами и столиками, но реальность оказалась иной.

Они по рыхлой дороге въехали на территорию деревни, которая оврагом спускалась к высохшей реке. У въезда стоял памятник погибшим односельчанам во время Великой Отечественной войны, вокруг памятника росли цветы. Дома в деревне все похожи друг на друга: деревянные, огороженные деревянными заборчиками. У каждого дома, где еще жили люди, стояли лавочки. Дома падали в обрыв, наклонялись, скрипели. Некоторые держались на добром слове. Людей в деревне словно не было – только старушка сидела на полянке у дома, вязала в тени рябины.

– А мы точно правильно приехали? – спросила Октябрина, когда увидела, что связь на экране телефона пропала.

– Да, нам просто дальше, – ответил Арсений и снизил скорость. – В том году в другом месте проводили, а в этом решили вернуться сюда.

– Да там вроде ж другая дорога есть туда, – встрял Борис, который играл в игру на телефоне.

– Я знаю, но до поворота на ее дольше, чем нам сейчас до фестиваля.

Октябрина выдохнула. Все-таки это еще не фестиваль, это просто дорога.

За окном лес сменился высохшим полем и выкорчеванными деревьями. Они проехали мимо машины, у которой с большим пакетом стояли мама с сыном. Между ними вилась собака, а глаза у всех были настолько удивленные, будто людей в этих местах не было годы. Пейзаж сменился снова и менялся так часто, что Октябрина не заметила даже, как лес кончился, они выехали на открытую местность, заставленную белыми большими палатками.

Чем ближе Арсений подъезжал к стоянке, тем лучше просматривались пустые и разбросанные по полю лавки, машины, поставленные на стоянку будто в прошлом годы и занесенные пылью, сцена где-то вдалеке и зеленые будки туалетов.

– Что-то никого нет, – сказала Октябрина, когда вылезла на уже утром разогретое поле.

– Ага, что-то ни души, – согласился Арсений и обошел машину. – Но мы в правильное место приехали. Дорога правильная была ведь.

– Да оно, оно, – встрял Боря и, почесывая спину, вылез следом. За ним выплыла Полина.

– Да вот же, смотрите! Палатки, там люди! – воскликнула Полина и, словно сам ветер позвал ее, ринулась к лоткам и торговым палаткам.

Октябрина следила, как солнечный лучик убегал. Свет терялся в ее волосах, ветер трепал сарафан, а Полина бежала так, словно не касалась земли ногами.