Выпуск 1. Том 5

Кристи Агата

– У нее были прелестные акварели, индийские пейзажи.

– Совершенно верно. Завещание утверждено, я – один из душеприказчиков, – отвечал мистер Сомс Уайт. – Подготавливается распродажа имущества, и не могли бы вы сейчас приехать на Элсмер-сквер...

– Сейчас буду, – сказал я.

Работать в это утро все равно не удавалось.

3

С тремя акварелями под мышкой я выходил из дома на Элсмер-сквер и столкнулся нос к носу с каким-то человеком, поднимавшимся по ступеням к двери. Я извинился,

он, в свою очередь, извинился тоже, и я уже было подозвал проезжавшее мимо такси, как вдруг что-то меня остановило – я быстро обернулся и спросил:

– Это вы, Корриган?

– Да... а вы... вы – Марк Истербрук?

Джим Корриган и я были приятелями, когда учились в Оксфорде, но мы не виделись уже лет пятнадцать.

– Не узнал вас сначала, хотя лицо показалось знакомым, – сказал Корриган. – Читаю время от времени ваши статьи, они мне нравятся.

– А вы что поделываете? Занимаетесь научной работой? Помнится, у вас была тема?

Корриган вздохнул:

– Не вышло. На это нужно много денег, самостоятельно не организуешь. Нужен либо спонсор-миллионер, либо какой-нибудь фонд.

– Тема была, если не ошибаюсь, печеночные паразиты?

– Ну и память! Нет, я от этого отказался. Свойства выделений желез внутренней секреции – вот что меня интересует сегодня. Особые железы, они вряд ли вам известны. Связаны с селезенкой. На первый взгляд совершенно бесполезный орган.

Он говорил увлеченно, как настоящий исследователь.

– Так в чем же тогда смысл?

– Понимаете, – виновато признался Корриган, – у меня есть теория, что они влияют на поведение человека. Грубо говоря, они как тормозная жидкость. Без нее тормоза не работают. Недостаточное количество подобных гормонов может – я подчеркиваю, может – сделать человека преступником.

Я даже присвистнул.

– А как насчет первородного греха?

– Вот именно! – откликнулся доктор Корриган. – Священникам домыслы такого рода не по нраву, верно? К сожалению, моей теорией никого не удалось заинтересовать. И я теперь судебный хирург. Увлекательное дело. Встречаются занятные криминальные типы. Не стану утомлять вас профессиональной болтовней, но не хотите ли разделить со мной ленч?

– Охотно. Однако вы вроде бы направлялись в этот дом? Там никого нет, кроме сторожа.

– Я так и думал. Но мне хотелось кое-что разузнать о покойной леди Хескет-Дюбуа.

– Пожалуй, я смогу рассказать вам больше, чем сторож. Она была моей крестной.

– Правда? Вот удача! А куда бы нам пойти поесть? Тут неподалеку есть маленький ресторанчик. Скромное заведение, но кормят хорошо. Рекомендую бесподобный суп из моллюсков.

Мы выбрали столик, уселись, бледный паренек в брюках-клеш принес дымящуюся супницу.

– Восхитительно! – сказал я, отведав фирменного блюда. – Ну а что вы хотели узнать насчет старушки? И кстати, зачем вам это понадобилось?

– Длинная история, – отвечал Корриган. – Скажите мне сперва, что она собой представляла?

Я стал вспоминать:

– Человек старого поколения. Викторианский тип. Вдова экс-губернатора какого-то неведомого

островка. Была богата и любила жить с комфортом. На зиму уезжала за границу, в теплые края. Дом обставлен ужасно – безобразная викторианская мебель, вычурное викторианское серебро самого дурного вкуса. Детей у нее не было, но держала двух очень воспитанных пуделей и просто обожала их. Своенравная. Заядлая консерваторша. Добрая, но властная. Что еще вы хотите про нее знать?

– Да как вам сказать, – ответил Корриган. – Mог ее кто-нибудь шантажировать, как вы думаете?

– Шантажировать? – произнес я в изумлении. – Вот уж чего не могу себе представить. Почему вам это пришло в голову?

И тут я впервые услышал об обстоятельствах убийства отца Гормана.

Я положил ложку и спросил:

– А фамилии у вас с собой?

– Я их переписал. Вот они.

Я взял у него листок, который он достал из кармана, и стал его изучать.

– Паркинсон. Знаю двух Паркинсонов. Артур – служит на флоте. Еще Генри Паркинсон – чиновник в каком-то министерстве. Ормерод, есть один майор Ормерод. Сэндфорд – во времена моего детства у нас был пастор Сэндфорд. Хармондсуорт – нет, такого не знаю. Такертон... – Я помолчал. – Такертон... Случайно не Томазина Такертон?

Корриган взглянул на меня с любопытством:

– Не знаю, может быть. А кто она такая?

– Сейчас уже никто. Умерла около недели назад, было сообщение в газетах.

– Здесь, следовательно, ничего не узнаешь.

Я стал читать дальше:

– Шоу – знаю зубного врача по фамилии Шоу, затем Джером Шоу, судья... Делафонтейн – где-то я недавно слыхал это имя, а где, не припомню. Корриган. Это случайно не вы?

– От всего сердца надеюсь, что не я. У меня такое чувство, что попасть в этот список ничего хорошего не сулит.

– Все может быть. А что навело вас на мысль о шантаже?

– Такую мысль высказал инспектор Лежен. Казалось самым вероятным объяснением. Но есть и много других. Может, это список торговцев наркотиками, просто наркоманов или тайных агентов – словом, все, что угодно. Одно только несомненно – записка представляет для кого-то огромную ценность, раз пошли на убийство, чтобы ее заполучить.

– Вас увлекает полицейская сторона работы? – полюбопытствовал я.

Он отрицательно покачал головой:

– Нет. Меня занимает характер преступника. Происхождение, воспитание и в особенности деятельность желез внутренней секреции.

– А почему вы так заинтересовались на этот раз?

– Сам не знаю, – медленно проговорил Корриган. – Наверное, из-за того, что увидел здесь свою фамилию. Вперед, Корриганы! Один за всех.

– За всех? Значит, вы убеждены, что в списке жертвы, а не преступники? Но ведь может оказаться и наоборот.

– Вы правы. И конечно, непонятно, почему я так уверен. Возможно, просто внушил себе. А может, из-за отца Гормана. Я редко его видел, но он был чудесным человеком, все в приходе его любили и уважали. И я все время думаю: «Если этот список был для него так важен, значит, дело идет о жизни и смерти».