Вырай. Триединство
Шрифт:
Цивилизованно и вежливо местные жители забыли об инциденте с фурой (конечно же, ненадолго), и попросили чужаков выйти из машин «для знакомства».
Их оказалось тринадцать. Шестеро мужчин, три женщины, мальчик и девочка лет семи-восьми и двое младенцев, закутанных в одеяла. Самых младших матери с волнением прижимали к груди.
Но в городе жило мирное, неагрессивное общество, которое всего лишь хотело обезопасить свой дом и могло дать сдачи в случае чего. Так что доброжелательным гостям, а тем более детям, здесь ничего не грозило. Когда все чужаки оказались выстроены в ряд, экстрасенс тяжело вздохнул, с трудом поднялся со стула и со всей ответственностью продолжил исполнять свои обязанности. Над каждым гостем, включая младенцев, поводил руками, а потом, когда из носа хлынула кровь, прижал к лицу тряпку и гнусаво заявил, что не чувствует среди них магов. Бойцы повеселели ещё больше, заботливо поддержали шатающегося экстрасенса и отвели к одной из своих машин. Егор проводил бедолагу, который будет теперь восстанавливаться не меньше недели, сочувствующим взглядом.
Дома его ждал скандал. Соседка с первого этажа, сорокалетняя развязная вдовушка, скандалила с Любой. Хрупкая, не умеющая повышать голос жена ёжилась, куталась в старый, не по размеру большой пуховик и словно бы оправдывалась. А соседка, крупная, с огромным животом и толстыми ногами, не видя отпор, распалялась ещё больше. Другие жители дома периодически выглядывали из окон, а увидев, кто именно скандалит, вели себя по-разному: мужчины недовольно морщились и исчезали в квартирах, женщины поудобней устраивались у подоконника, чтобы насладиться зрелищем. Вмешиваться не спешил никто — вдова жила с двадцатилетним сыном не слишком лёгкого характера, и связываться с ним было себе дороже.
Егор, как и большинство мужчин, скандалы терпеть не мог и в женские разборки предпочитал не вмешиваться. Но он прекрасно знал Любу — его жена совершенно не умела отстаивать себя. Более-менее она могла проявить характер, только если задевали Кешу, но не в случае такого активного наступления врага.
Кеша, к слову, тоже был здесь: выглядывал из-за едва приоткрытой двери подъезда, только испуганные глаза поблескивали.
— И чтобы ни тебя, ни твоего выродка я возле своей двери не видела, поняла, шлюха?!
Это стало последней каплей. В одном предложении бабёнка оскорбила всю его семью, а подобного Егор делать не позволял никому.
— В чём дело, Нина?
Соседка подавилась следующей фразой и резко обернулась. Егор невозмутимо наблюдал, как злоба, перекосившая круглое лицо, стремительно превращается в кокетство.
— Ах, Егорушка, ты меня напугал, — сладким голосом пропела женщина. — Так подкрадываться мало кто умеет. Всё-таки ты настоящий…
— Я спрашиваю, в чём причина подобных высказываний в отношении Любы и Кеши.
— Ой, да глупости, не стоит даже говорить, — замахала руками Нина. — Сыночек твой сбегал с лестницы и обернул ведро, которое я собиралась свиньям занести. Вся лестница в помоях, кормить сегодня скотину нечем. Вот я и предлагаю Любке решить всё полюбовно.
— Кеша, иди сюда.
Сын неохотно покинул укрытие, подошёл к матери, взял за руку. Люба голову так и не подняла.
Свиней держали многие, за каждой жилой квартирой была закреплена вторая, «хозяйственная». Люди жили в трёх девятиэтажках, и ещё три использовали как склады, сараи и даже огороды — свободной земли Вырай оставил совсем немного.
— Давно?
— Что давно? — Захлопала короткими выцветшими ресницами Нина.
— Давно ведро опрокинул?
— Минут двадцать назад, — еле слышно ответила жена, покрепче прижимая к себе сына.
— В подъезде темно. Я утром шёл на дежурство, ведро уже стояло. Сам об него чуть не споткнулся. А сейчас обед. Так что, Нина, ты бы сама не разбрасывалась имуществом.
Выражение приветливости сползло с лица, вдовушка перестала заигрывать и снова пошла в атаку:
— Надо под ноги смотреть! Все ходили, никто не влез, только у Кешки вечно глаза на лоб, несётся, ничего вокруг не видит!
Егор красноречиво переложил дробовик из руки в руку. Нина заткнулась.
— Через час придёшь, мы тебе гороха отсыпем. Поросёнку на сегодня, в счёт разлитых помоев. Идёмте.
Последнее слово предназначалось семье. Люба и Кеша покорно пошли к подъезду.
— Эй, а лестницу мыть кто будет? Донеслось из какого-то окна сверху. — И так в подъезде вонища стоит, а теперь вообще не зайти будет!
Егор притормозил, обернулся и спокойно сказал, глядя на соседку:
— Конечно же, уберёт Нина. Она ведь не хочет беседовать с врачами на тему гигиены жилых и сопутствующих помещений.
— Чего?! — опять завопила женщина. Твой выр… э-э-э, сынок это всё устроил, вот пусть и моет! Или Любка!
— В следующий раз оставляй ведро в квартире, — обронил Егор и повторил: — идёмте.
— И правильно, — донеслось сверху. — И велосипед свой убери, и ящик со шмотьём, а то и правда, заявку напишем в больницу, пусть вам штраф дадут. Весь первый этаж хламом заставила, людям не пройти, не проехать, тараканов развелось тьма…
Семья Кухаревых продолжать перепалку не стала, а поднялась к себе, в однокомнатную квартиру на третьем этаже. Егору, как постоянному члену военгруппы, выделили отдельное, пусть и маленькое жильё. «Гражданские» ютились по две-три семьи на квартиру.
Было прохладно — хоть инженерам и удалось наладить работу батарей в жилых домах, запасы мазута в резервном хранилище ТЭЦ, которое по счастливой случайности оказалось на человеческой территории (в отличие от самой ТЭЦ), неуклонно уменьшались. Поэтому все давно привыкли, что температура в квартирах не поднимается выше тринадцати градусов. А в «хозяйственных» домах вообще не топили, утепляя квартиры, в которых томились поросята, подручными средствами. Которых тоже было очень мало.
Одно спасало — в городе жило шестьсот человек. Достаточно, чтобы противостоять регулярным набегам нечисти, но не настолько много, чтобы драться за ограниченные ресурсы. Каждого чужака встречали с распространёнными объятиями, естественно, после выяснения его намерений. С гостями всегда можно было поторговать и обменяться новостями.
— Ты, падая, ничего не сломал? — спросил Егор, после того, как Люба разогрела обед на кухне с помощью электроплитки и маленького дизельного генератора, и накрыла на стол.