Вырай. Триединство
Шрифт:
Американец еле успел остановиться. Ещё шаг, и он оказался бы на потусторонней территории без единого шанса вернуться. Человек сплюнул, развернулся и с той же невообразимой скоростью побежал назад. Коваль с облегчением выдохнул.
Глава 3
Марина по-прежнему бессмысленно таращилась в небо.
Её тщательно обыскали перед тем, как погрузить в кузов пикапа, забрали охотничий нож и телефон с аудиозаписями заклинаний. Потом натянули на запястья что-то вроде то ли муфты, то ли меховых наручников-переростков, и заклеили рот скотчем. «Нива» заводиться без хозяйской крови не
С ведьмой обращались предельно аккуратно. Лишь один человек со всей силы пнул женщину в живот. Видимо, он не мог, как остальные, спустить чужачке смерть четверых. Марина на удар не отреагировала.
Подкрепление, почти полным составом оседлав уцелевшие мотоциклы, уже уехало. Голем так и остался в «разобранном» виде. Остальные люди разглядывали разрушения на площади, грузили трупы в кузова пикапов и бесцеремонно копались в багажнике «Нивы». Безостановочно стонал человек с ожогами. Рябиновый огонь работал очень избирательно – если бы пострадавший не желал смерти кому-то из приреченцев, заговор просто бы не сработал, так что Максим гнал прочь увещевания совести. Тем более что с ним, в отличие от Сычковой, не церемонились.
К сожалению, паралич длился почти столько же, сколько местные приходили в себя, так что сбежать до того, как вернулся командир, который был вне себя от злости, не получилось. С ситуацией слегка примирило известие о том, что Славка смог раствориться в городе. В то, что искатель бросил друзей на произвол судьбы и сбежал в Вырай, Максим не поверил.
Но нормально порадоваться за спутника не получилось – солдат, что чуть раньше пинал Марину, стащил биолога с крыши машины и принялся избивать. Видимо, о правиле «лежачего не бьют» он никогда не слышал.
Другие отнеслись к этому равнодушно. Никто не бросил свои дела, чтобы полюбоваться экзекуцией, но и мешать всё больше распаляющемуся соратнику не стали. Достойно Максим ответить не мог, даже извернуться так, чтобы армейские ботинки попадали по наименее чувствительным частям тела, у него не получалось – руки и ноги по-прежнему плохо слушались. Поэтому он лишь стонал сквозь зубы, когда удар приходился в пах или почки.
Зато благодаря боли паралич проходил гораздо быстрее, чем должен был. Бондаренко оставалось надеяться, что контроль над телом вернётся до того, как его забьют до смерти.
От удара в голову, который мог бы и убить, спас командующий. Он наконец-то обратил внимание на своего беснующегося подчинённого и сказал прекратить. Приказ был выполнен немедленно. Солдат плюнул на Максима и отошёл. Стиснув зубы, Бондаренко подполз к «Ниве», медленно сел, прислонившись спиной к переднему колесу, и занялся диагностикой самого себя.
Много лет он ассистировал жене в больнице, поэтому быстро понял, что внутреннего кровотечения, как и переломов, нет. Но от этого легче не стало – американец «отбил» всё, что только возможно.
Вскоре его обыскали, забрали более-менее ценное и погрузили в кузов пикапа. Не к Марине, а в другой, к которой была присоединена «Нива». Наручниками приковали к металлической трубе, приваренной к борту, и обеспечили надсмотрщика. Вернее, надсмотрщицу – коротко стриженную женщину, испугавшуюся радиации в самом начале «знакомства».
Командир подошёл к раненому подчинённому,
А командующий раздал последние указания, подождал, пока один из солдат усядется за руль «Нивы», проверил состояние Марины пощёчинами и сел рядом с ней, явно не желая упускать ценную добычу из вида. Колонна из трёх машин, одна из которых была всего лишь пристёгнутым грузом, наконец-то тронулась.
Максим сидел, прислонившись спиной к бортику, и разглядывал мертвый город, упорно отказываясь думать о Марине, об оставшихся в Приречье детях и жене. Но предательская мыслишка о том, что отсюда живым может выбраться разве что Слава, периодически била наотмашь. Мирону, Косте и Насте до статуса сирот осталось совсем немного, Бондаренко ощущал это каждой клеточкой своего избитого тела. И всё-таки он справился с собой. Волнение за семью скрутилось в тугой клубок и осело где-то в глубине души. А вот физическая боль и переживания за ведьму никуда не делись, и его взгляд то и дело срывался с окружающего мира на идущий впереди автомобиль.
– Кто она тебе? Жена?
Бритоголовая женщина, отряженная следить за пленником, естественно, говорила на родном языке, но Максим, впрочем, как и Слава, и Марина, неплохо его знал. После Катастрофы в Приречье из каких только стран не забредали гости, а английский до сих пор оставался самым популярным и лёгким для освоения.
– Нет. Сестра.
Максим почти не обманул. Он уже много лет относился к Сычковой именно так. Да и Слава давно стал для него близким родственником.
– Всё-таки вы нас понимаете. Я так и думала, – довольно заявила женщина. – Это хорошо. Проще будет привыкать. Жаль, что твой друг сбежал от правосудия, он физически сильнее. Но и ты пригодишься. И ответишь за смерти наших граждан.
– А сестра? – Макс решил воспользоваться тем, что охранница настроена поболтать.
Но диалога не получилось. Женщина посмурнела:
– Она скоро придёт в себя. И ты лучше о своей судьбе беспокойся.
– Скажи хоть, её не убьют? – вырвалось у Максима.
– Сегодня нет.
Женщина отвернулась, всем видом давая понять, что разговор окончен. Бондаренко попытался спросить ещё кое-что, но был демонстративно проигнорирован.
Судя по всему, смерть в ближайшие часы не грозила никому. Максим решил плыть по течению, не упуская из поля зрения ни одной мелочи. В конце концов, их троица и не из таких передряг выпутывалась.
Машину тряхнуло на колдобине, трупы, лежащие на дне кузова, подбросило. Охранница перехватила взгляд Бондаренко и неожиданно сказала:
– Это его муж.
– Чей? – не понял Максим.
– Дэвида. Из-за вашего колдовства Дэвид потерял зрение. И застрелил любимого мужа. Поэтому он тебя и избил. Лучше бы вы у него зрение навечно отобрали, чем так. Вы, русские, очень жестоки. Как были нетерпимы к меньшинствам раньше, такими и остались.
– Мы белорусы, – буркнул Максим. Разговор о трагической однополой любви он развивать не стал, как и объяснять, что во время боя нет времени интересоваться чьей-либо ориентацией, и снова завертел головой, запоминая и анализируя всё, что видит.