Выше, чем звезды
Шрифт:
— В смысле «если, вдруг, что»? — повысив голос, дал петуха друг. — Тоха, мать твою! Что происходит!?
— «Мир» в бешенстве, — процедил я, чувствуя, как протуберанцев становится все больше. — Сука.
Упав на колено от особого сильного приступа, уперся ладонью в пол и заскрежетал зубами. Суууука! Сердце набатом долбилось в ушах. Бросило в жар и капли пота со лба разбивались о пол с противным чавкающим звуком.
— Черта! С два! — хрипел я, борясь. — Я! Это я! Ни гребаный «Мир»! Ни его марионетка! НЕ. ТВОЯ. СУКА. МАРИОНЕТКА!
Если до этого к «Миру» обращался как бы со стороны, не воспринимая его не
Сначала меня отпустило. Столь резко, что я даже не осознал происходящего. Кристальная, я бы сказал звенящая тишина и четкость зрения такая, что в мельчайших подробностях вижу каждый волос на своей руке. А вот после, после накрыло так, что даже шаг с места сделал, в попытке выпрямиться и рвануть на дверь. Раскалённый шар внутри бурлил, выкидывая протуберанцы то с одной стороны, то с другой. Я всеми фибрами своей души чувствовал бешенство, но уже не к тварям. Бешенство было направлено на меня, а точнее на моё неподчинение. Сознание дорисовывало такие эпитеты, как «жалкий человечишка», «червяк» и «ничтожество». А может и не сознание вовсе, а «слух»?
— Да пошёл ты в жопу! — прохрипел я в ответ на всё это. — Кто ты вообще такой!? Никто и ничто! Я — человек! Я — сын своего отца! ТЫ. ДАЖЕ. РЯДОМ. С НИМ. НЕ СТОИШЬ!
Рычание дикого зверя в своих словах услышал даже я. Не знаю уж, как там сейчас Пашка, но мне было далеко не до этого. Держаться! Держаться! Моя воля, сука, сильнее!
Удар кулаком о каменный пол и вспышка боли, что затмила собой всё. Оковы воли сомкнулись непроницаемым шаром, напрочь отсекая чужое влияние. Звенящая тишина внутри черепной коробки ощущалась непривычно. До этого момента я даже как-то забыл какого-то, когда твой собственный разум порождает лишь твои мысли. Осталось лишь четкое ощущение, сжатого шара внутри. Его тепло расходилось по телу волнами, вымывая и слабость и боль.
Поднимался на ноги я, с ощущением легкости.
— Тох… — сиплый напуганный голос друга.
— Всё в порядке, — приподнял я ладонь. — За дверью смотри.
Было что-то еще. Что-то непонятное и странное.
Тот шар воли, за который я якорился, но который, по сути, являлся лишь моим воображением, сейчас будто бы существовал на самом деле. Я чувствовал это. Чувствовал жар в груди и шипение крови, когда она, проходя через сердце, напитывалась «этим». Расходясь по телу, она напитывала его жаром, постепенно концентрируясь в четырех точках. Сам центральный узел — сердце. Плюсом, жар ушел в голову, проясняя мысли, и в низ живота, оставляя, почему-то, неприятие. Последней точкой являлись запястья. Пульсирующие очаги накапливали в себе жар, постепенно выводя его и в физический мир. Сейчас, глядя на руки, видел лишь краснеющую кожу запястий, но готов был поклясться, что что-то подобное происходит и в других сосредоточиях.
Очередной удар со стороны двери сбил всю концентрацию к чертям. Твари и не думали рваться внутрь, продолжая играть на нервах. С той стороны я «слышал» уже четверых. И это отвлечение стоило мне боли.
Жар в точках концентрации вспыхнул с такой силы, что я непроизвольно зашипел и скривился. Это тепло рвалось наружу. Оно желало выйти, буквально прожигая плоть.
Признаться, я заорал.
Рухнул на колено, теряя связь с реальность, и вытянув руки
Жар заскользил по телу, прямо от груди, через плечи к ладоням. Собираясь там огнем, «оно» стремилось наружу в предвкушении.
Сначала кожа кистей начала мерцать темно-фиолетовым светом, словно наружу всполохами прорывалась какая-то энергия. Постепенно выводя яркость и сводя на нет всполохи, эта энергия окутала руки, вплоть до локтей. После и вовсе прекратилось любое её хаотичное движение. Четкие линии смыкались в фигуры, концентрируясь на кистях. С внешней их стороны формировался плоский полукруг, что постепенно заострялся и вытягивался острием вперед. Сантиметров сорок, навскидку, этот клинок притягивал к себе взгляд. Темно-фиолетовый, слегка прозрачный, он казался воплощением самой смерти. Сама энергия выходила из запястий и растекаясь плоским полукругом, будто эдаким кулачным щитом, переходила в удлинённый конус. Понятное дело, что такие слова, как острие и лезвие к этой штуке не подходило. Тем не менее, внешний вид внушал.
Взмах левой рукой и металл, стоящего у стены, стеллажа рассекается без малейшего сопротивления. Осторожно подношу клинок к собственной ладони, но никакой опаски. Аккуратно прикасаюсь и опять же ничего. Когда клинок проходит через мою плоть, чувствую лишь легкое тепло. И тут же резкий взмах, от которого стеллаж рассыпается окончательно.
— Тоха, — шепот со стороны и перевожу взгляд туда. — Это всё еще ты?
— А то, — устало выдохнул я, отпуская то легкое напряжение, что поселилось в ладонях.
Клинки послушно опали, словно их и не было.
— Ля, Тох, — восхищение в тоне друга выдавило страх целиком. — Теперь ты реальный, мать его, джедай! Только это, помни, что страх и ненависть на темную сторону силы привести тебя могут!
— Нас сейчас на тот свет сопроводят, — хрустнув шеей, выдохнул я. — Без всякой там темной стороны.
Твари и правда начали проявлять всё больше активности в попытках до нас добраться. Но, что играло нам на руку, никаких сверхсил они не приобрели. Дубовая массивная дверь, да еще и придавленная винным шкафом, препятствие для них серьезное.
Скрежет когтей и удары по дереву больше походили на какую-то соседскую бучу. А уж, если приплести к этому, то ли завывание, то ли поскуливание, вздрагивать от каждого из них не приходилось.
Тем не менее, насколько эти твари опасны и быстры я прекрасно представлял. Именно поэтому в моей голове даже тени мысли не появилось, чтобы, значится, с шашкой, да наголо. Имея в руках ружья? Лезть к ним вплотную? Даже с учетом имбовости клинков? Ага, щазз! Если повезет, постреляем головы в проеме, если нет, то, понятное дело, отбиваться буду не прикладом.
Пока стоял, смотрел и слушал, на этот раз просто ушами, не забывал прислушиваться и к себе. Без давления из вне, без всех этих напирающих волн, стало так легко, будто всё время «до» я находился в состоянии близком, к опьянению. Что это вообще было? «Мир»? Сильно сомневаюсь. Теперь сомневаюсь. Особенно с тем учетом, что мне даже кто-то отвечал. И именно сейчас, когда ясность сознания вопросов не вызывает, сомнения в том, что это именно «Мир», только крепли. Тогда, кто? Или, что? Ненависть к тварям не была наигранной, я чувствовал это. Чистая, незамутненная, она горела столь ярко, что усомниться в ней было просто нельзя.