Шрифт:
СЕРГЕЙ РОКОТОВ
Вышедшие из мрака
Повесть
Пролог.
Март 1990 г., Восточная Сибирь.
...Впервые за трое суток они подкрепились хлебом и салом, выпили по глотку спирта, запив растопленным снегом, и на душе сразу стало спокойнее и теплее... Грелись у костра, курили... Только теперь они начинали верить в то, что побег удался. Вокруг была глухая многокилометровая тайга...
– Гляжу я все на вас двоих и удивляюсь, - произнес, зевая, Шалый. Братья, вы, что ли? До чего же похожи, однако... И ростом, и сложением, а уж вывески у вас - один человек, да и только...
– Есть многое на свете, друг Горацио..., - лукаво усмехнулся его спутник Василий Дмитриевич Жебрак, человек лет сорока, высокий, голубоглазый, крепкого сложения, с пробивающейся проседью
– Не понял..., - открыл рот Шалый.
– Да и не старайся, братан, Зеленый у нас мужик умный, до того ученый, базарить с ним стремно, - произнес третий, тот самый, который был так похож на Жебрака. Этим третьим был человек по кличке Сурок. Погоняло это было дано ему за умение спать крепчайшим сном в любой ситуации. Фамилия его была Данилов. Он был осужден три года назад за двойное убийство. Убийство зверское, на первый взгляд, совершенно бессмысленное. Получил за него Данилов по сто второй статье Уголовного Кодекса пятнадцать лет, хотя, в принципе, был готов и к более высокой мере. Так что он совершенно справедливо считал себя родившимся заново, судья уж больно хороший попался, бывает же такая везуха... Даже сокамерники поражались, как это Данилов не схлопотал маслину в затылок. Другие и за меньшее вышку получали... Однако, не удостоился вот...
Адвокат тогда настаивал на временном помутнении рассудка у Данилова. И впрямь, насколько же бессмысленным было забраться в нищенскую квартиру тридцатипятилетней вдовы и зарезать и её и двенадцатилетнего сына... Для чего? Чтобы забрать из убогого жилища двадцать один рубль тридцать копеек? Больше оттуда и тащить-то было нечего...
"А что, тоже деньги...", - глупо лыбился Данилов, предваряя неизбежные расспросы сокамерников.
– "Да нет, шучу я, братаны, меня, это самое... один навел, сказал, там у неё кое-что припрятано... А она базарит одно - нет, мол, ничего, и все тут... Обозлила меня, нервный я, братаны, до ужаса... Вот и не выдержал, пришил ее... Хотел порыться в её хате, но пацан так заорал, я чуть не оглох, в натуре, пришлось и его..., - продолжал виновато улыбаться он.
– И через десять минут менты нагрянули, вот я и остался с её кошельком в руке ... Фраернулся, в натуре, что там базарить?" Мучиться же угрызениями совести за две невинно загубленные души было для Сурка чем-то совершенно запредельным, эта проблема перед ним не стояла ни в малейшей степени...
Внешне же Сурок вовсе не был похож на убийцу и изувера. Открытое лицо с правильными чертами, светлые волосы, голубые глаза. Он был ровен и вежлив с сокамерниками, очень откровенен, говорил, что скрывать ему нечего...
Когда его взяли, ему было под сорок. К тому времени за плечами было две ходки, обе за квартирные кражи. На воле у него осталась жена Алла. Он очень любил свою жену и говорил о ней только в превосходной степени, жалел только о том, что Бог не дал им детей. Говорил и на следствии, и в разговорах с сокамерниками.
"Пацана хотели", - мечтательно глядя в потолок, в очередной раз говорил Сурок, лежа на нарах.
– "Васькой хотели назвать в честь моего покойного бати... А у Алки выкидыш за выкидышем... Не, в натуре, вернусь, лечить её будем, получится у нас еще... Обязательно пацана надо, ну, на крайняк, дочку, тоже сойдет, лучше, чем ничего..."
"Куда тебе?" - недоверчиво хмыкал лежащий рядом вор Шалый.
– "Когда ты выйдешь, тебе же за пятьдесят будет, на что ты способен после жизни такой?"
"Ну, это ты зря", - хмурился Сурок.
– "Это ты, братан, неправ, я мужик здоровый, сгожусь еще... А Алка меня на семь лет младше... Все у нас будет, и дети, и счастье..."
Сокамерники морщились, зная о том, сколько ножевых ударов нанес несчастной вдове и её сыну-подростку этот мечтатель, но не возражали, не принято было. Все же, Сурок не фраер, он вор с третьей ходкой, да и на дело-то пошел ради наживы, честно же говорит - ошибся...
Сурок, тем не менее, кривил душой, когда говорил, что скрывать ему нечего. Он скрывал одно очень важное обстоятельство - то, что на квартиру вдовы его навел не кто иной, как его жена Алла, с которой он, впрочем, никогда не был расписан. Она откуда-то узнала, что умер отец этой самой вдовы, удачливый кооператор и оставил ей более, чем приличное наследство. Кстати, это оказалось чистой правдой, только наследства вдова ещё не успела получить к тому времени, когда её посетил Сурок. Она, в отличие от вездесущей и всеведущей Аллы даже не знала о том, что умерший отец, с которым её мать была давно в разводе, ей что-то оставил. Впрочем, так никогда и не узнала...
Сурок не хотел упоминать о своей любимой жене в связи с этим делом. Он даже внутренне не упрекал её в том, что она так жестоко подставила его. Посадили, так посадили - он же убивал - не она. Так что же её имя трепать?...
Короче говоря, к Сурку на зоне относились неплохо. Но больше, чем с другими Сурок сблизился с Василием Жебраком, по кличке Зеленый, осужденным по восемьдесят восьмой статье за нарушение правил о валютных операциях в особо крупных размерах. Жебрак получил двенадцать лет, из которых к моменту появления в зоне Сурка отсидел три. Сошлись они прежде всего из-за своего поразительного внешнего сходства.
Когда в камеру с вещами вошел, озираясь по сторонам, Сурок, зэки так и ахнули: "Эге, Зеленый!" - воскликнул Шалый, обращаясь к своему соседу по нарам.
– "Никак, это твой родной братан. Хлопцы, гляньте, как похож..."
И впрямь, сходство Жебрака по кличке Зеленый с вновь прибывшим было поразительным. Только выглядел Сурок посвежее, три года за решеткой - не три дня...
– Данилов Слава, - представился новичок, приветливо улыбаясь. Статья сто вторая.
Частенько они вдвоем уединялись и о чем-то долго беседовали. Хотя, кроме этого поразительного сходства между этими людьми было мало что общего. Василий Жебрак был человеком образованным, начитанным, он всему бараку сочинял разные жалобы, прошения, втолковывал, как вести себя в разных сложных ситуациях, Славка же Данилов имел три класса образования, раннее сиротство, две ходки. Кроме воровской никакой профессии не имел, хотя по мелочи умел все. На воле работал то дворником, то грузчиком, женившись на Алле, поселился в Москве в её квартире. Сама Алла работала продавщицей в гастрономе, и, в принципе, сама могла спокойно прокормить любимого мужа. Но полученная информация о наследстве несчастной вдовы сбила её с толку. Да и Данилов взялся за дело с охотой - его такая захребетная жизнь не устраивала, он сам хотел что-то дать своей половине, ощутить себя мужчиной и кормильцем.
... Вот и получил за свой энтузиазм сто вторую статью и пятнадцать лет строгого режима...
... Через три года сходство между Даниловым и Жебраком стало уменьшаться. Жебрак даже окреп на лесоповале, а вот Данилов стал ощутимо чахнуть прямо на глазах у сокамерников.
"Тоска, братан, такая тоска, не могу, в натуре, не могу...", - в короткие минуты перекура жаловался он Жебраку.
– "И холод здесь, дубор, братан, такой дубор... Я же сам с Западной Украины, видел бы ты, какая у нас природа... Кабы родители не померли, разве бы я поперся в Москву счастья искать? На фига козе баян? А это же настоящий ад, как я эту зиму пережил, сам не пойму? И предыдущие... За пятьдесят градусов, ветер... Гиблое место, сущий ад... И как это ты тут седьмой год чалишься? Я обе свои ходки в Узбекистане отбывал, лучше тамошняя жара, чем этот дубор, ветер, зима вечная, снег... Не могу, перекинусь я здесь, просто сдохну... Гиблое место... Давай, сбежим, а, Зеленый, придумай что-нибудь, спаси мою душу... Ты же у нас ума палата..."
Жебрак молчал, мрачно глядел на собеседника. "Загадочная русская душа...", - думал он.
– "Один черт знает, что от него ожидать - то ли расцелует, то ли ножом всего истыкает, как эту вдову и её сына, если что не по нему..."
... И тем не менее, идею о побеге Сурок в его душу заронил. И больше он ни о чем не думал. Жебраку оставалось сидеть около шести лет, а силы тоже были на исходе, хоть он и старался держаться... На воле оставались жена и сын. Когда Жебрака брали, тому было четыре годика... Василий стал уже позабывать лицо сына...