Вышка
Шрифт:
Через час все разъехались. И Андрея Петровича опять окружило простирающееся на сотни километров зеленое безмолвие.
2
Андрей Петрович, крепкий шестидесятилетний человек, со всеми данными ему от рождения зубами и волосами прежнего объема и цвета, не всегда был пенсионером. Был он в свое время, как и Сергей, военным. И еще каким военным. Войска Дяди Васи – десантура!
Воевал. В Афганистане. Лихо воевал. Но при этом ни одной царапины, фигурально, конечно, выражаясь. Слегка, конечно, цепляло. Но на койку ни разу не попадал. Хоть и в самом пекле не раз бывал. Уж не заговоренный ли, думали сослуживцы.
Но сейчас он прекрасно понимал, что судьба его берегла для более серьезных дел. Куда более серьезных…
Вышел в отставку в девяносто третьем. Когда стало понятно, что армию в нужник превращают. Медалей собрал на грудь прилично. А вот по звездочкам получилась недостача. Нет, их было много – четыре, больше, чем у генерал-полковника. Но были они минимального размера – ушел из армии всего лишь капитаном.
Потом крутился на гражданке, пытаясь подстроиться под абсолютно чуждые ему законы. Под законы, поощряющие ложь, отсутствие принципов и предательство. И это все после того, как в Афгане человеческие жизни держались прежде всего на дружбе, а потом уж на выучке, на качестве оружия и на везении.
Вот эта самая боевая дружба и поставила Андрея Петровича на то самое место, которое он занимал сейчас.
В Кандагаре, когда от роты остался только он и Леха Колыванов, он тащил на себе истекающего кровью Леху с перетянутыми жгутом рукой и обеими ногами пятнадцать километров. Тащил, сам периодически теряя сознание.
Леха выжил. И они, ясное дело, стали братьями, можно сказать, единоутробными. Поскольку вышли из страшной утробы войны.
На гражданке такая связь, естественно, прерваться не могла. Пару раз в год встречались, семьями. То Леха к нему в Нижний Тагил. То он к Лехе в Воронеж.
Хотя у Андрея Петровича семьи вскоре не стало. Развелись. И, что самое грустное, он и для дочери стал абсолютно чужим человеком. Как говорится, плоды мамашиного просвещения плюс новые жизненные приоритеты.
Привязался к Сереже, Лехиному сыну. И Андрей Петрович стал для мальчика не просто дядей Андреем, а братом отца, то есть родным дядей. На людях он, конечно, по имени-отчеству. Субординация!
Но лет пятнадцать назад Леха Колыванов умер. Что не смогли сделать «духи», то доделали раны. След которых всегда остается, как, казалось бы, хорошо их ни залечили.
Год назад приезжал Сережа. В морской форме. Вылитый отец в молодости.
Сережа пожил пару дней, посмотрел на бессмысленное существование Андрея Петровича и предложил опять послужить родине. Чисто, конечно, формально. Ничего делать не надо.
– Ты тут, дядя Андрей, бобылем каким-то в четырех стенах сидишь. В чужом городе…
– Это почему же город-то чужой?
– Ну как же, отец говорил, что ты из Мурманска. А тут у тебя ни родни, никого вообще.
– Да и в Мурманске, думаю, родни не осталось.
– Это почему же? – изумился Сергей.
– Как почему. Кого я знал, те, видать, уж и померли. А новые, которые без меня народились, те никакая не родня. Так, один звук пустой – племянник, дети его, еще кто-нибудь. Только фамилии могут совпадать, и ничего больше.
– Ну а дочь твоя, дядь Андрей? Она где?
– В Краснодаре. Уже, наверно, бабкой стала. А я, стало быть, при таком раскладе получаюсь прадедом, стебать-колотить!
– Ну и…
– Чего – и?
– Чего ты к ним не подашься?
– Знаешь, Сереженька, я им там всем тоже чужой. Даже по фамилии не совпадаю.
Сергей согласился.
Некоторое время сидели молча, допивая давно остывший чай.
– А знаешь, дядь Андрей, – прервал молчание Сергей, – давай-ка к нам. В вологодские края.
– И что я там? Да и где жить буду-то? У тебя жена, двое пацанов, квартирка типовая. Коттеджем-то, как нынешние, поди, не обзавелся?
– Не обзавелся. Мне своего хватает, лишнего не надо. Да и жизнь, как понимаешь, на чемоданах. Куда завтра родина пошлет? Какой тут на хрен коттедж!
Андрей Петрович согласился. Офицер начинает обрастать бытом, только когда снимет погоны. А до этого – перекати-поле. Единственное имущество, без которого никак нельзя, – дюралевый жетон с индивидуальным номером.
– В общем, есть для тебя место, – раскрыл карты кавторанг, – как раз по тебе.
И начал объяснять, что да как.
Отчего Андрей Петрович буквально впал в детство.
Точнее – в отрочество, когда мир представляется добрым и щедрым, а жизнь сулит фантастические перспективы, которые пусть даже и противоречат некоторым фундаментальным законам мирозданья.
Андрей Петрович решил в шестьдесят лет начать новую жизнь. Правда, были на то и еще одни основания, кроме приступа подростковых иллюзий. Старая жизнь настырно пыталась вогнать ему пулю промеж глаз. Или каким-нибудь иным способом отправить его на небеса.
3
Пару дней Андрей Петрович кантовался в воинской части, которая находилась в Сямженском районе Вологодчины. Был представлен командному составу, то есть заместителям капитана второго ранга Сергея Алексеевича Колыванова. Познакомился с парой мичманов и тремя матросами, с которыми он должен держать связь по бытовым вопросам – снабжению провиантом, горючкой и прочими необходимыми на дальней точке вещами. Подобрал себе обмундирование – бушлат, сапоги, в общем, все что положено. Вот только к бушлату погоны не полагались. В связи с чем Андрей Петрович так и не уяснил свой статус в системе ВМФ России. «Ну, буду вольнонаемным», – решил он в конце концов.
А потом его привезли на точку, до которой добирались два часа по просеке. Чувствовалось, что ее поддерживают в рабочем состоянии – упавшие поперек деревья выпиливали посередине и убирали выпиленные серединки на обочину. Молодая поросль размолачивалась гусеницами бэтээров, которые, судя по всему, проходили тут довольно часто. Во всяком случае, не реже, чем из почвы вылезали новые кустарники и деревца.
Место новой службы Андрея Петровича нисколько не удивило. Обычный армейский стандарт. Разве что комфорта побольше, чем было в годы его боевой молодости.