Вышка
Шрифт:
Лось в отдалении не протрубит. И не хрустнет поблизости сухой веткой, попавшей под копыто.
Волки не завоют. Эти ждут снега, отражающего лунную грусть.
И вся эта ноябрьская сурдокамера давит на барабанные перепонки до шума в ушах.
В один из таких вечеров Андрей Петрович вдруг услышал шаги. Довольно грузные. Медленные. Прерывистые. Где-то совсем поблизости.
Это не мог быть зверь. Потому что ворота были заперты, а калитка прикрыта, хоть и без засова. Калитка открывалась наружу. Поэтому лось или кабан не могли
Человек?
«Но откуда он тут, – соображал Андрей Петрович. – Никакого мотора не было слышно. А пешком протопать полсотни километров от ближайшей деревни… Да еще в темноте… По разбухшей от дождей просеке… Полный бред».
Сунул ноги в сапоги. Надел бушлат. Поверху дождевик с капюшоном. Взял фонарь. Ну, и карабин. Хоть еще лет десять назад ограничился бы одним десантным ножом. Годы безжалостны.
Вышел. Пошарил в пространстве лучом фонаря. Никого.
Окликнул. Строго так окликнул, чтобы незваный гость понял, что тут люди серьезные и решительные.
Опять никого.
Прислушался.
Вот – опять: шаг-шаг-шаг-пауза-шаг-пауза-шаг-пауза-пауза-шаг-шаг…
Пошел на звук, освещая фонарем дорогу.
Свернул за угол. И уперся в пристройку, где стоял дизель.
Дизель работал. Андрей Петрович настолько привык к его постоянному тарахтенью, что оно проходило мимо его сознания. И, следовательно, не вызывало резонирования барабанных перепонок.
Но сейчас к этому тарахтению добавились дополнительные звуки. Дизель был плохо закреплен. И немного сполз со станины. При этом нештатно постукивал о пол, что и было воспринято Андреем Петровичем как загадочные шаги.
Через неделю опять раздались шаги в темноте.
«Ведь я же его, заразу, нормально закрепил», – подумал Андрей Петрович.
Вновь оделся, собрался, правда, уже без карабина, и пошел к дизелю, чертыхаясь.
Но там все было нормально.
Андрей Петрович вышел наружу и стал ощупывать темноту лучом фонаря.
Ни-ко-го.
Но, как и прежде: шаг-шаг-шаг…
На сей раз уже без пауз. И с большей частотой, чем в тот первый раз.
– Эй, какого черта! – закричал он.
И вдруг у самой калитки ему что-то ответило: «ХА!»
И скрипнули несмазанные петли.
Андрей Петрович еле удержался от того, чтобы заскочить за карабином и начать палить на звук.
Но шаги прекратились.
Он выкурил сигарету. И пошел спать, с грустью подумав: «Вот так, наверно, с ума сходят».
И уже в постели его пронзила еще более тревожная мысль: «А может быть, это все от мачты? Может быть, она так влияет на психику?»
9
В девяносто третьем он ушел из армии. Хотя, конечно, это надо было сделать раньше. Ну, это для кого другого – кто нащупал пульс новой жизни и ухватил за хвост птицу постсоветского счастья. А Андрею Петровичу было один хрен когда. Потому что он создан был для армии. Ни в какую другую структуру он вписаться не мог. Так, чтобы комфортно и морально, и материально.
Но армия вдруг стала сбродом хапуг наверху и
У парней тоже по-разному получилось. Жека Степанов и Юрик Андриади подались в бандиты. Вначале как сыр в масле катались – мерсы, золотые перстни и цепи, коттеджи, жратва и бухло, которое в те времена мало кто видел, первые мобильники, и прочее, и прочее, и прочее…
А потом сложили головы. Бесславно, как считает Андрей Петрович. Но большинство соотечественников, видимо, уверено, что доблестно. Что жили не только не напрасно, но и в высшей степени счастливо. Иначе бы такие памятники на центральной аллее кладбища не поставили. Да и не поставили, а прямо-таки воздвигли. При советской власти таких монументов в райцентрах удостаивался только Ленин.
Два Николая, Антипин и Строгин, занялись челночным бизнесом. Но прогорели вскорости из-за своей непомерной самоуверенности. Им опытные люди говорят: гоните из Китая пиджаки, а они привозят наждаки, им – ботинки, а они тупо по-своему – картинки. В конце концов склад, в который превратили квартиру Строгина, затоварился, товар сгнил, вложения испарились. И подались несостоявшиеся бизнесмены в наемные охранники.
Андрею Петровичу вскоре повезло. Через знакомого полковника, разумеется, к тому моменту отставного, его устроили в солидный банк. Вход не пластиком оформлен, а настоящим мрамором. И не охранником взяли, а секьюрити. То есть в костюме с иголочки, в белой рубашечке с галстуком (аванс на это дело выдали). И с бейджиком на груди: A. P. Klimov, security.
Зарплата прекрасная. Но только дело нудное – целый день стоять столбом и направо-налево улыбаться. Правда, конечно, надо было ощупывать всех взглядом и быть готовым в любой момент дать отпор или бандиту, или наемнику конкурентов, или облапошенному вкладчику.
Но, говорили, вот постоишь с месяц, хорошо себя проявишь, и будет сразу тебе повышение. И в зарплате, и в интересности работы, которая будет в основном на выездах.
Хорошо, что этих самых выездов Андрей Петрович не дождался. Выезды были самые что ни на есть бандитские – с трупами и с риском для жизни.
Как-то раз, было еще не поздно – около четырех, он стоял и всем встречным-поперечным улыбался.
Входит мужик упитанный. Морда лоснится. Маленькие усики над губой. В длиннополом дорогом пальто. Портфель из крокодильей кожи. Очочки в золотой оправе на лице поблескивают. И видно, что здорово поддатый. Споткнулся, но его тут же холуй под локоток поддержал.
Повел мордой по сторонам и – к Андрею Петровичу:
– Как стоишь, халдей!
Андрей Петрович видит, что птица важная. Надо смолчать. Ну и как-то рефлекторно вытянулся по стойке смирно. Как учили – при встрече с важными персонами. Ну и продолжает улыбаться, как учили при встрече со всеми.
– Что лыбишься, урод! – Аж слюной пробрызнул на два метра.
Андрей Петрович, не меняя позы, сжал кулаки. И начал считать до ста.
Пьяная харя продолжила визжать.
Когда Андрей Петрович досчитал до восьмидесяти трех, пьяная харя злобно прошипела: