Высокая ставка
Шрифт:
— В тот день трубач был в ударе. Играл великолепно. Соло в этой песне всегда получалось у него особенно хорошо. Знаете ли вы, что значит тосковать по родному городу, тосковать по Нью-Орлеану? И вдруг трубач видит, что парень за столиком перед сценой плачет. По его лицу бегут слезы. И чем громче звучит труба, тем горше плачет парень. Он всхлипывает. Он уже не может сдержать рыданий. Сердце разрывается! — Он замолчал и отвернулся от слепящего прожектора. Он видел публику, и это его раздражало. Его это всегда раздражало. Казалось, будто там, в темноте, ненасытное чудовище поглощает пищу в прохладе кондиционированного воздуха и вдыхает сигаретный дым. Из-за прожектора
Воцарилась тишина, абсолютная тишина. Но в следующее мгновение женщина у противоположной стены рассмеялась. Рассмеялись и остальные и стали подталкивать друг друга локтями и аплодировать. Сэл не был готов к такой бурной реакции зрителей, хотя и ожидал аплодисментов. Столь теплый прием его поразил, а взрывы хохота заставили вздрогнуть. Ему оставалось лишь взять несколько аккордов и допеть последний куплет, но он чувствовал, что не в силах этого сделать. Слишком измотал его прошедший день. Сэл рассчитывал на свои пальцы, но они словно одеревенели. Появилось ощущение, будто он летит в пропасть. Сэл заплакал. Закрыл лицо руками и зарыдал. От громких всхлипов буквально разрывались легкие.
Публика ревела от восторга. Это замечательно! Этот парень неподражаем. Он не просто певец и пианист, он еще и отличный комик. Как его имя? Ведь сказали, как его зовут. Официанты и бармен не разделяли восторга зрителей, они были в ужасе, потому что знали, что это не шоу. Эдди Росс оттолкнул от себя проститутку, а Альберт Селестине в ярости думал: «Почему в его смену? Почему это должно было случиться именно в его смену?»
Сэл пытался взять себя в руки, но сердце билось как пойманная птица, ладони, которыми он прикрыл лицо, были мокры от слез.
Что это, нервный срыв? Нет, нервных срывов теперь не бывает. По крайней мере, у итальянцев с Индустриального Канала. Нервные срывы случаются лишь у евреев из богатых районов. У белых из Гарден-Дистрикта. А ребята из бедняцкого квартала, такие, как он, с заработком в пятнадцать тысяч в год, да еще проигравшие сто восемьдесят тысяч из денег Джонни Венезия, на заднем сиденье машины пускают себе пулю в лоб с помощью девятимиллиметрового пистолета.
Сэл застонал через микрофон, все в ресторане услышали этот стон и почувствовали себя неловко. Они знают, что смешно, а что — нет. Это не игра, и это не смешно. Парень слишком далеко зашел! Смех стихал, как отдаленный раскат грома. Посетителям передалось напряжение официантов, которые застыли на своих местах. Джина, официантка, поздоровавшаяся с Сэлом несколько минут назад, всхлипнула и вытерла глаза салфеткой. Что-то здесь было не так, и зрители быстро это поняли.
Сэл вдруг громко всхлипнул в микрофон и сказал:
— Простите, ребята, я не хотел.
Он пытался сдержать слезы, овладеть собой, как подобает профессионалу, черт возьми! Но чувствовал себя словно лошадь в полыхающей конюшне.
— Вам не надо было этого видеть. — Сэл опять всхлипнул. — Это беззаботный город. Вы приехали в Нью-Орлеан повеселиться, ведь так?
Публика загудела, словно встревоженный улей. Не слишком ли далеко все зашло. Сначала кошмарная нью-орлеанская погода, а теперь еще это! Еда остывала, омары застревали в глотке, как куски свиного сала. Это за такие-то деньги?
— Уведите парня! — раздался сердитый голос, судя по акценту, туриста
— Парень болен, — закричал крупный алабамец с повязанной вокруг шеи салфеткой. — Мужчина не должен показывать свои слезы.
— Шоу продолжается! — крикнул Сэл в микрофон. В это время какой-то японец присел на танцплощадке рядом с неподвижно застывшей престарелой парочкой, чтобы сфотографировать сумасшедшего американца.
— Домо [4] , — сказал японец, слегка поклонился и вернулся за столик.
4
Домо — спасибо (яп.).
«Мне надо отсюда убраться!» — подумал Сэл, глотая слезы. Он резко оттолкнул от себя микрофон, обернулся вокруг своей подставки и ударился о динамик. Раздался пронзительный скрип. Посетители зажали руками уши.
— Прекратите этот звук! Приглушите этот чертов звук!
Эдди Росс, владелец «Кинг Луи», тщетно пытаясь выбраться из-за своего прикрученного к полу столика, столкнул одну из проституток с ее места пинком в зад.
— Альберт! — орал мистер Росс. — Альбе-е-ерт!
Сэл, отойдя от пианино, смахивал на пол стаканы, сшибал на ходу столики и кричал:
— Не могу, ребята! Не могу!
А ужасный скрип продолжался, публика недовольно шумела. Альберт Селестине подбежал к Сэлу, крепко схватил за руку и потащил прочь из зала, шипя ему в ухо как ядовитая змея:
— Идиот! Что ты натворил?
— Альберт! — кричал через весь зал Эдди Росс, не замечая, что прижал ногой руку проститутки. — Гони его отсюда, Альберт!
— Слышал? — злобно говорил Альберт, проталкивая Сэла в холл, подальше от глаз оскорбленных клиентов. — Слышал? Ты здорово влип. Этот еврей тебе этого никогда не забудет. — Он толкнул Сэла к лифту, сверля его своими желтыми злыми глазами. — И я тоже не забуду.
— Альберт, прости, — Сэл заикался. — Я же говорил тебе, что не могу...
— Нет! — рявкнул Альберт, вызывая лифт. — Это я тебе говорил! Я просил тебя поиграть каких-то двадцать минут на этом проклятом пианино, и все бы было в порядке. Но ты не мог! После всего, что я для тебя сделал. Не мог! Знаешь, в чем твоя беда? — Он отпустил кнопку лифта и ткнул Сэла пальцем в грудь. — Ты принимаешь доброту за слабость. — Он продолжал сверлить Сэла взглядом. — Но теперь ты здорово влип. В этом городе для тебя все кончено. У меня есть связи, и я уж постараюсь, чтобы тебя не взяли ни в один ресторан. Ни в один ресторан в этом городе.
«Вот именно, — кричал разум Сэла, — из этого города надо убираться».
Двери лифта открылись, и Альберт буквально швырнул Сэла в пустую кабину и сказал ему то, что сказал бы любому белому:
— Будь ты цветным, сдох бы с голоду. Убирайся из «Кинг Луи», и чтоб ноги твоей здесь больше не было.
Двери лифта стали медленно закрываться, а Альберт все повторял:
— Чтоб я тебя здесь больше не видел! — пока блестящие металлические двери не закрылись. Сэл остался совершенно один и прислонился к чуть вибрирующим стенам лифта. Он по-детски вытер глаза ладонью и ощутил, что утрачивает чувство реальности. Все казалось чужим, незнакомым. Кругом царили хаос и неразбериха. От накопившейся за день усталости ноги налились свинцом — будто от героина. Ничего подобного с ним никогда не случалось. Выдержит ли он? Черт! Он забыл куртку Кэт. Надо бы ей позвонить, пусть заберет. Который час? Почти девять. Он должен бежать. Бежать немедленно.