Высокая вода

Леон Донна

– А пепельницы?

– А они еще на таможне.

– И что вы собираетесь предпринять?

– Я не веду это дело, Гвидо. За него взялось миланское отделение. Я поговорил с коллегой, принявшим дело, и он сказал, что хочет забрать тех, кто явится за статуями.

– А ты?

– Я бы позволил им вывезти груз и попробовал проследить за ними.

– А если они возьмут только статуи? – поинтересовался Брунетти.

– У нас на складе круглосуточно дежурит группа, так что мы их не пропустим. Кроме того, те, кого пошлют за статуями, скорее всего люди

маленькие – знают только, куда доставить, так что нет никакого смысла их арестовывать.

Наконец Брунетти спросил:

– Джулио, а не слишком ли вы мудрите с этими четырьмя статуями? И ты еще не сказал, как это связано с Семенцато.

– Мы сами тоже не очень-то понимаем, но тот человек, который нам позвонил, сказал, что люди в Венеции – он подразумевал полицию, Гвидо, – могут этим заинтересоваться. – Прежде чем Брунетти успел его перебить, Каррара продолжил: – Он не стал объяснять, что это значит, но зато сказал, что будут еще грузы. Этот лишь один из многих.

– И все с Дальнего Востока? – спросил Брунетти.

– Он не сказал.

– И что, здесь большой рынок для таких вещей?

– Не здесь, не в Италии, но в Германии – несомненно, и довольно легко доставить предметы туда, если уж они прибыли в Италию.

Ни один итальянец не взял бы на себя труд спрашивать, почему груз не направляют прямо в Германию. Немцы, как всем было известно, уважали закон и считали себя обязанными ему следовать, в отличие от итальянцев, которые видели в законе нечто, что надо сперва пощупать, а потом обойти.

– Как насчет стоимости, цены? – спросил Брунетти, чувствуя себя натуральным торгашом-венецианцем.

– Небывалая, не из-за красоты статуй, но потому, что они из Ангкор-Вата.

– Их можно продать на открытом рынке? – спросил Брунетти, думая о комнате, которую отделал на третьем этаже своего палаццо синьор Ла Капра, и прикидывая, сколько может быть еще таких синьоров ла капра.

Каррара снова замолчал, обдумывая, как ответить на вопрос.

– Нет, скорее всего, нет. Но это не значит, что для них нет рынка.

– Я понял. – Мало на что рассчитывая, он все же спросил: – Джулио, а нет ли у тебя чего на человека по имени Ла Капра, Кармелло Ла Капра? Из Палермо. – Он рассказал про совпадения зарубежных поездок его и Семенцато.

После небольшой паузы Каррара ответил:

– Имя кажется смутно знакомым, но прямо сразу на ум ничего не приходит. Дай мне час-другой, я потыкаю в компьютер и посмотрю, что у нас на него есть.

Брунетти спросил из чисто профессионального любопытства:

– И много там в вашем компьютере всякого?

– Полно, – ответствовал Каррара с явной гордостью в голосе. – У нас есть списки по названию, городу, столетию, виду искусства, по художнику, технике изображения. Называешь что-то похищенное или подделанное, и мы лезем в компьютер. Преступник найдется под своим именем, или по сообщникам, или по имеющимся у него прозвищам.

– Синьор Ла Капра не из тех, кто позволит давать себе прозвища, – сообщил Брунетти.

– А,

один из этих, ага? Ну, значит, должен быть в файле «Палермо», – сказал Каррара и добавил: – Весьма объемистый файл. – Он выждал секунду, чтобы дать Брунетти время оценить замечание, потом спросил: – Есть ли какой-то вид искусства, которым он интересуется, какая-то техника?

– Китайская керамика, – предположил Брунетти.

– А-а-а, – вскричал Каррара чуть ли не фальцетом, – вот откуда это имечко! Я не помню точно, что там было, но если это застряло у меня в памяти, то есть и в компьютере. Можно, я тебе перезвоню, Гвидо?

– Я был бы очень признателен, Джулио. – Потом просто из любопытства он спросил: – А не может случиться, что в Верону пошлют тебя?

– Нет, не думаю. Ребята в Милане, пожалуй, лучшие из имеющихся. Я бы поехал только в том случае, если бы оказалось, что это связано с каким-то из дел, по которым я здесь работаю.

– Ну ладно тогда. Позвони мне, если у тебя есть что-нибудь на Ла Капра. Я буду тут весь день. И спасибо, Джулио.

– Не благодари заранее, – сказал Каррара и повесил трубку прежде, чем Брунетти успел ответить.

Он позвонил синьорине Элеттре и поинтересовался, получила ли она информацию о телефонных разговорах Ла Капры и Семенцато, и с радостью узнал, что помимо переговоров между их домами и офисами, выявленных «Телекомом», она нашла еще довольно много звонков с этих номеров в зарубежные отели, где кто-то из них останавливался.

– Хотите, я принесу их вам наверх, синьор?

– Да, спасибо, синьорина.

Ожидая ее, он открыл дело Бретт и набрал номер, который был там записан. Он прослушал семь гудков, но ответа не было. Значило ли это, что она приняла его совет и покинула город, чтобы побыть в Милане? Может быть, Флавия и звонила ему, чтобы сказать об этом.

Его размышления были прерваны прибытием синьорины Элеттры, сегодня в мрачно-сером; мрачным ее наряд казался до тех пор, пока он не глянул ниже и не увидел черные чулки с умопомрачительным рисунком – в цветах, что ли, – и красные туфли с такими каблуками, какие Паола вряд ли решилась бы надеть даже в юности.

Она подошла к его столу и положила перед ним коричневый скоросшиватель.

– Я обвела те звонки, которые пересекаются, – объяснила она.

– Спасибо, синьорина. У вас осталась копия?

Она кивнула.

– Хорошо. Пожалуйста, запросите еще информацию о телефонных разговорах из антикварной лавки Франческо Мурино, на площади Санта-Мария-Формоза, и посмотрите, звонили ли ему Ла Капра или Семенцато. Я также хотел бы знать, звонил ли он кому-то из них.

– Я позволила себе позвонить в «Американ Телефон энд Телеграф» в Нью-Йорк, – сказала синьорина Элеттра, – и спросила, не проверят ли они, пользовался ли кто-нибудь из них международными телефонными картами. Ла Капра пользовался. Человек, с которым я говорила, сказал, что пришлет нам факсом список его звонков за последние два года. Может быть, я получу его сегодня попозже.