Высота
Шрифт:
– Рация со мной, - сказал Кузнецов, - раненых машиной отправлю, давайте их наверх, в лощину.
– Дело, старший сержант, выручил. Гора с плеч. Сейчас распоряжусь. Буров повел взглядом по местности перед высотой.
– Ну, а остальное сам видишь. Вон из того леска они и напирают. Да это ладно, полбеды. Танки, по-моему, там сосредоточивают, вот в чем беда.
– Встретим, товарищ капитан. Отобьемся.
– Знаю тебя, питерский, потому и попросил. Не первый ведь раз, а? Сколько ты меня поддерживал...
– Не первый, - согласился Кузнецов.
– Как с боеприпасами?
– Пока хватает. Убитых-то все больше с каждым часом...
– Да-а-а. Ну, я наверх. Давайте
Кузнецов поднялся к орудию, велел выгрузить из машины все ящики со снарядами. Сказал Головину:
– Заберешь сейчас раненых и - вниз. Отправишь их, возьмешь новый боекомплект и жди у лощины. Понадобишься - ракету дам в твою сторону.
– Есть!
– Из этого распоряжения Головин понял: крепко здесь командир решил обосноваться, раз орудие без машины оставляет.
Понял это и весь расчет.
Когда уже погрузили раненых буровцев и Кузнецов дал команду отправляться, на позицию к нему поднялись замполит и какой-то незнакомый лейтенант. Замполит, осмотрев местность перед высотой и позицию, сказал:
– С ранеными-то хорошо поступаете, товарищ старший сержант. А если машина понадобится - орудие перетащить. Что тогда?
– Не понадобится, товарищ старший лейтенант, - ответил Кузнецов сердясь.
– Будут снаряды нужны - подбросит, внизу будет стоять наготове. А здесь пока ей делать все равно нечего. Разве что мины дожидаться развернуться негде.
– А если?.. Если придется отходить?
– Уходить не собираюсь. Не за тем забрался сюда.
Кузнецов подошел к орудию. Все было готово для боя. Лишь радист, пристроившись чуть в сторонке, в неглубокой выемке, покрикивал в трубку:
– "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"! Как меня слышите? Прием.
– И после паузы: - Да, да, "Береза" я, вас слышу хорошо! Хорошо слышу!
Не успел он доложить, что связь с артполком налажена надежно, как перед Кузнецовым вырос улыбающийся Сименцов.
– Товарищ командир, товарищ старший сержант, снова я в вашем расчете! По приказу.
– В глазах у него играла лукавинка.
– Все честь по чести.
– Знаю, уже рассказали про твои фокусы. Знаю и хвалю. Занимай свое место. Да ты, вижу, уже и занял.
– Есть, товарищ командир!
– весело отчеканил Сименцов.
– Теперь я дома. Порядок!
Сумерки все густели, справа, со стороны далекой Балтики, тянуло низовым промозглым ветром, было сыро вокруг и неуютно, но дождь перестал и не шумел больше в кустарнике. Робкая луна выкатилась из-за невидимой тучи, пошла по свободному, просторному небу, заливая местность перед высотой и саму высоту жидким зеленоватым светом. И тут же, словно только и дожидались этого лунного сигнала, словно проснувшись от него, со стороны леса взревели моторы.
– Внимательно наблюдать!
– скомандовал Кузнецов, вглядываясь в пространство. Но пока ничего не было видно, и только в окопах Бурова произошло едва приметное оживление.
– Приготовиться к бою!
Эти последние минуты перед схваткой всякий раз волновали его, и он знал их легкую напряженность, привык к ним - сколько приходилось вот так же выжидать!
– и потому хотел только одного: скорей бы они прошли. Он хорошо знал это состояние и знал, что оно сразу же проходит, когда вступаешь в дело. Но ему, командиру, ни на секунду нельзя было поддаваться даже этому легкому напряжению - тут нужны свежая голова, верный расчет, стойкость: на тебя смотрят подчиненные. И ему вспомнилось вдруг, как в одном из боев - тоже танки шли на его позицию - подносчик, молодой парнишка, не выдержал и кинулся прочь от орудия. Кузнецов понимал его, но со страшным криком: "Стой, салажонок! Пристрелю!" - бросился следом, догнал, рванул за шиворот и с маху ударил по лицу. Наткнулся на почти невменяемый, ошалевший взгляд - знал бы, какой у него самого был в этот миг, - и ударил еще раз: "Назад, к орудию!
– Резко рванул за рукав: Быстро!" Потом, после боя, который беглец провел достойно, даже азартно, позабыв про всякий испуг, Кузнецов поставил его перед расчетом, побледневшего, виноватого уже другим испугом, перед товарищами, запачканного, как и все, пороховой гарью и грязью, опустившего стриженую голову, и сказал: "Что делать с ним, ребята? Под трибунал... или сами к стенке поставим?!" Парнишка вздрогнул, поднял глаза. В них прочитался приговор самому себе, и Кузнецов, облегченно вздохнув, подтолкнул его в плечо: "Занимайся своим делом. Скоро немцы опять полезут..."
Вот так, ни за что, по минутной слабости, мог пропасть человек, рассуждал Кузнецов, а потом парнишка воевал молодцом, раненным однажды не ушел из боя. Но под Шауляем пуля все-таки достала его...
– Танки идут, командир!
– крикнул Глазков.
– И автоматчики, кажись!
– Расстояние!
Но доклада не последовало: танков еще не было видно, лишь все нарастал и нарастал рев моторов, накатывался широко и мощно на высоту. Затем, минутой позже, хлестнули автоматным и пулеметным огнем буровские окопы, ушла в сторону наступавших немцев осветительная ракета, и лунный дрожащий свет померк в ее яркости.
– Танки, командир!
– опять раздался голос Глазкова.
– Двести метров! И автоматчики!
– Подкалиберным!
Теперь, уже при тающем свете ракеты, Кузнецов и сам разглядел танки. Приземистые, черные, они тяжело шли разбросанным клином, и между ними густыми цепями бежали, строча, автоматчики. Батальон Бурова вел встречный огонь. Светящиеся, неровные трассы очередей метались в темноте, скрещивались у подножия высоты и на склоне. Танки надвигались пока угрожающе молча, не стреляли из пушек, уверенные в броневой своей защите, и были уже почти у самого подножия.
Волнение ушло, осталась только работа, и Кузнецов торопливо считал, стараясь ухватить все одним взглядом. "...Пять... восемь... двенадцать... А крепко нужна им эта высотка, раз такую силищу бросили..." Он выбрал головной, нацеленный прямо в гущу буровской обороны.
– Подкалиберным по головному! Цель!..
В этот миг рявкнуло на гребне корякинское орудие, еще дважды подряд рявкнуло, и на левом фланге танкового клина взметнулось пламя. "Есть! Молодец Корякин!
– возбужденно подумал Кузнецов. И тут же танки ответно ударили по гребню.
– Все, засекли, сволочи!.."
– Расстояние сто пятьдесят!
– крикнул Глазков.
– Есть головной... Цель держу!
– Огонь!
– скомандовал Кузнецов, выдержав паузу.
Ударил выстрел, и снаряд с визгом, молниеносно ушел в темноту. Огненные брызги посыпались из танковой брони, вырвалось пламя, высоко осветив склон.
– Попадание! В головной попадание!
Кузнецов видел и сам, как горит танк, но его еще больше обрадовало то, что немцы пока не поняли, откуда било его орудие. Рядом с подбитым танком вырвалась другая машина, явно ослепленная ярким пламенем, заметалась, отыскивая орудие, но не находила. Дала два выстрела наугад, ударила зло из пулемета и рванулась вперед. Кузнецов отлично понимал: она стремится во что бы то ни стало выскользнуть из световой полосы. А он, напротив, торопился не дать ей уйти в спасительный полумрак. Теперь этот танк, обойдя подбитый, стал как бы сам головным и несся прямо на окопы, увлекая за собой правое крыло клина.