Высота
Шрифт:
Повторную атаку немцы начали ближе к рассвету: раньше, видно, не успели. Со стороны леса опять послышался гул танковых моторов, он нарастал, приближался, но Кузнецову удалось лишь через несколько минут разглядеть сами танки. Теперь они шли развернутым строем, нацеливаясь прямо на высоту. На этот раз он насчитал только восемь, но ведь и на высоте оставалось лишь одно его орудие да потрепанный вконец батальон Бурова. Надо было что-то предпринимать, и он решился.
– Приготовиться к бою!
– скомандовал. И крикнул радисту: - Вызывай артполк!
– "Сосна"! "Сосна"!
– Попроси НЗО*. Пусть дадут НЗО двести перед высотой, - приказал Кузнецов.
_______________
* Неподвижно-заградительный огонь.
И опять радист стал кричать в трубку:
– "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"! Дайте НЗО двести! Дайте НЗО двести перед высотой!
– Ему тут же ответили, и он сообщил Кузнецову: - Сигнал приняли, товарищ командир.
– Хорошо, Тимофей, сейчас увидим, что из этого выйдет.
Кузнецов следил за танками. В серой предрассветной мути они мчались уже по равнине, набирая скорость, и он с нетерпением ждал, когда из глубины расположения раздастся залп орудий артполка. Но танковый строй вдруг раздвоился, стал расходиться на стороны - одна четверка забирала к его флангу, другая - чуть левее, на окопы и на корякинское орудие, которого уже не существовало. Он понимал, что, если они успеют разойтись, накрыть их будет труднее, и с досадой крикнул радисту, чтобы там, в артполку, поторопились.
– Какого черта!
– выругался.
– На блины, что ли, к теще...
И тут же, словно услышав его, за спиной далеко и глухо зарокотали орудия. Ему почудилось, что дыхание мощного залпа обдало его упругим, горячим воздухом, но в следующий миг над головой пронеслись со звенящим шелестом пудовые снаряды, вспороли землю, вздыбились черной стеной перед танками. "Порядок", - подумалось второпях, хотя видел, попадания не вышло. Но чувствовал: вторым залпом может накрыть - первый как бы упредительный.
– Еще залп! Координаты те же!
– "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"!..
– передавал радист команду. Из выемки, в которой он находился, торчала лишь его спина.
И опять после далекого гула тяжелым, скользящим шелестом дохнуло серое низкое небо и земля впереди, содрогнувшись, вспухла от взрывов. Танки пропали в клубах вскинутой земли, однако через несколько секунд на большой скорости вырвались на простор и продолжали мчаться, тут же открыв огонь. Но теперь Кузнецов насчитал только шесть машин и ликующим голосом воскликнул:
– Орудие! Подкалиберным по переднему!
– Есть цель!
– отозвался на команду Глазков.
– Огонь!
Но в бою, особенно таком скоротечном, удачен не каждый выстрел, даже у хорошего наводчика. Орудие повело огонь, выпуская снаряд за снарядом, и, перекрывая грохот, неслась соленая и злая ругань Глазкова. Сам на себя ругался - это ему помогало, Кузнецов знал.
Танки неудержимо неслись к высоте, автоматчики не поспевали за ними, отставали, и лишь те немногие, что удержались на броне, хлестали беспорядочными очередями. Третий залп полковой артиллерии чуть запоздал и еще раз накрыл два подбитых, горящих танка и отставших автоматчиков. Уцелевшие машины ревели уже у самого подножия, перестроившись на ходу: теперь три из них шли на правый фланг, на кузнецовское орудие, столько же - на окопы Бурова. Просить НЗО было уже опасно: снаряды могли лечь слишком близко к окопам, а то и накрыть прямым попаданием.
Хотя на его фланг нацелились три танка и были они опасно близки, надвигаясь, стреляя на ходу, Кузнецова больше беспокоил Буров со своим вымотанным до предела батальоном. Как бы вновь, только теперь с еще большей обостренностью, он осознал, как не хватает корякинского орудия. Вдвоем они сумели бы неплохо встретить эту танковую шестерку. А теперь что ж он один сумеет с ней сделать, раздвоенной пополам?.. Он мельком бросил взгляд на окопы - оттуда уже полетели гранаты; потом на "свои" танки - они были так близко, что его удивило, как это пока еще не расстреляли орудие, а лишь по щиту хлестало пулями и осколками. И все-таки он отдал команду Глазкову:
– По танкам слева осколочными три выстрела!
– Он прикинул: больше трех раз не успеет выстрелить, надо будет немедленно возвратить орудие в прежнее положение, иначе сомнут. И, проследив, как ствол пошел влево и замер, торопливо взмахнул рукой: - Огонь! Крой их, Глазков!
Орудие трижды рявкнуло так скоро, что Кузнецов и сам удивился. Глазков и весь расчет понимали, видели опасную, почти неотвратимую гибельность момента.
– Есть попадание!
– вскрикнул Глазков, лихорадочно возвращая назад орудие. Ствол замер, нащупав ближний танк.
– Держу цель!
Танк перед буровскими окопами горел, из люка, откинув крышку, вываливались танкисты, прямо на чью-то меткую автоматную очередь. Двое скатились у самой гусеницы, третий пылающим факелом остался на броне.
– Огонь! Двумя по головному - огонь!
Первый снаряд только лизнул по башне, высек небольшой сноп искр, другой и вовсе прошел мимо.
– Командир, обходят! Обходят, паразиты!
Танки, встретив прицельный огонь, тут же, не сбавляя скорости, развернулись и, выбрасывая из-под гусениц перемолотую землю, кустарник, окутавшись дымом и пылью, точно дымовой завесой, рванулись еще правее по склону вниз. Два танка, уцелевших перед буровскими окопами, тоже пошли в обход, только с другой стороны: видно, посчитали, что стреляло по ним то орудие, которое на гребне, - не знали, что его там уже нет.
И сразу же из лесу немцы ударили из минометов. Взрывы вскидывались все ближе и ближе, словно кто-то, невидимый, довольно точно и умело дирижировал этой стрельбой. Осколки густо хлестали по щиту и стволу, расшибаясь, брызгали железным градом, обсыпали расчет. Кузнецов чувствовал, как этот град сечет по куртке и сапогам. Кто-то вскрикнул с удивленной болью, кажется, Уринцев... Сейчас накроет. Надо менять позицию: рванут снаряды - и все! Но как? С обеих сторон небольшие, но крутолобые выкаты из лощины - не вытащить, сзади уклон, тяжелое орудие покатится вниз - не удержать. И тогда он, понимая, насколько велик риск, отдал, казалось бы, лишенную всяческого здравого смысла команду: