Высшая мера любви: Такая Как Ты

Балыко Диана

Можно попасть в водоворот подводного течения, разбиться о рифы, получить смертельный укол от подводного жителя, хрустнуть на зубах акулы и все-таки не разгадать тайну моря…

У моря меняется настроение: приливы и отливы, шторм и штиль. Море не пытается понравиться. Ему плевать на тебя. И от этого еще больше хочется к морю.

Море всегда остается с тобой.

Море всегда остается собой.

Я хочу писать, как море.

Я хочу быть морем.

Я море…

Как я пою

Мне было 16 лет, когда

у меня случился первый роман – с посвященными стихами, серенадами в мою честь, шашлыком из земляники, букетами роз, висящими за окном, которые я доставала по утрам через форточку… В преддверии Нового года мы с моим парнем решили написать письма, заключавшие в себе наши пожелания друг другу, планы на будущее и размышления о перспективах наших отношений. Написали, не обсуждая, каждый свое письмо. Запечатали в конверты и положили в выдвижной ящик моего стола, пообещав друг другу, что откроем их ровно через год и посмотрим, что из запланированного нами сбылось, стали ли мы ближе, осознаем ли мы желания друг друга, есть ли у нас будущее и каково оно.

Наш роман пережил только восьмое марта. Потом благополучно, не без помощи моей мамы, развалился.

В десятых числах марта мой «рыцарь без страха и упрека» с остекленевшими глазами завалился в нашу квартиру, обнял «белого друга», ознакомил его с содержанием своего желудка и, горько рыдая, причитал, что он меня не достоин. Моя мама всецело поддержала моего избранника:

– Не достоин.

Рыцарь был выдворен из квартиры.

А на следующий день, когда я ушла в лицей, «любовь всей моей жизни» пришла в наш дом и попросила мою мать вернуть все не съеденные мной подарки. Мама достала большую дорожную сумку, купленную мной в Германии, и сложила туда все, что было мной «нажито» во время этого романа…

Так исчез мой первый мужчина.

Письма еще несколько месяцев лежали в моем столе. Мне даже не жгло руки взять их и прочитать. Летом я открыла эти конверты… Я очень плохо помню мои и его чаяния насчет наших отношений – все-таки 12 лет прошло. Но одна строка врезалась мне в память: «Я хочу услышать, как поет моя девочка».

Мой мужчина был музыкантом, непризнанным гением (не признанным даже мной), автором-исполнителем в одном лице. Он замечательно культивировал во мне комплекс неполноценности:

– Дорогая, ты совершенно не слышишь музыку.

Эти слова прибивали меня к земле и не давали возможности раскрепощенно танцевать и горланить на вечеринках попсу вместе со всей захмелевшей компанией.

А потом он хотел услышать, как я пою… В пьяной компании – плохо. Ужасно. Невыносимо.

Замечательно – когда пишу или декламирую свои стихи. Вдохновенно – во время оргазма. Искренне – когда говорю о любви…

Я

Я хороший друг, но плохая жена. Жена должна быть наивна, как жабьи глаза. А с моей цепкостью и иронией влюбленность можно сохранять только в состоянии запоя. Мне трудно не замечать очевидных вещей. Мне трудно не поднять грязные носки с пола, любовно брошенные мужем посреди комнаты. И поднять тоже трудно. И так во всем.

Я никогда не встречала двух этих идолов – настоящего

мужчину и настоящую женщину. Преданных, верных, любящих, счастливых. Рядом со мной всегда были человечки. Со своими слабостями…

Я видела истеричных воспитательниц детского сада, вымещающих на детях все свои обиды за несложившуюся личную жизнь. Я видела рифмоплетов-алкоголиков, мнящих себя вторыми после Бога и первыми перед Бродским. Я видела жалких домохозяек, считающих копейки, бутылки, авоськи, тряпочки, наивно верящих, что если муж бьет, значит любит. Я видела трусливых военных, которые не работают и не служат, а ждут войну. Я видела фригидных женщин и жадных мужчин. Я видела, видела, видела…

И как после этого сохранить чистоту? Вернее, где ее взять в этом тотальном дефиците нежности?

Мой любимый

Я возвращаюсь с работы достаточно поздно.

Ты ждешь меня дома и радуешься, как ребенок, моему приходу, целуешь мои ноги (о, Боже, этого не делал ни один мужчина!). Я рассказываю тебе все, что произошло со мной за день. Ты терпеливо слушаешь: ты меня понимаешь. Но эта сладкая идиллия длится не более получаса. Потом я замечаю мусор на полу, разбитую чашку или грязные носки. Мы начинаем ссориться из-за домашних обязанностей и твоей наглой небрежности. Но ты ластишься ко мне, и я не могу долго сердиться.

А когда мы ныряем в кровать, я не могу надышаться тобой, купаюсь в твоих прищуренных зеленых глазах, тыкаюсь носом в усы, нараспев долго и самозабвенно шепчу твое музыкальное имя. Засыпая на моей груди, ты тихонько напеваешь о том, как ты счастлив и как нам хорошо вдвоем. Под гармоничную мелодию твоей песни к моему изголовью слетаются волшебные сны…

Ты – мой любимый… кот.

Нечто невысказанное

то, что выскажут глаза, не выскажут губы…

то, что выскажут губы, не выскажут руки…

то, что выскажут руки, не выскажет лоно…

то, что выскажет лоно, не выскажет сердце…

то, что выскажет сердце, не выскажут слова…

Бытописание

Сегодняшний день у меня не заладился еще с ночи.

Мне приснился крайне неприятный сон.

С утра выяснилось, что наш городской телефон приказал долго жить. Нужно менять в нем аккумулятор или как это называется. Линия работает, работает автоответчик, но позвонить я никому не могу…

Я спешила на открытие театрального фестиваля. И оно меня тоже, увы, разочаровало. Я, как мантру, твердила себе:

– Без обид. Нужно прощать, чтобы сохранить друзей.

Вечером злобно ответила по мобильнику на какой-то долбаный вопрос какого-то долбаного СМИ. Потом пожалела. При любых обстоятельствах нужно держать себя в руках.

Грустно. И некому меня утешить. По-настоящему любишь не того, с кем хочешь встретиться, а того, с кем не хочешь расставаться.

Трудно оставаться живой в мертворожденной стране.

В связи с отсутствием интереса завтра было перенесено на более поздний срок.

Бездрайвовое