Высшее общество
Шрифт:
Она выяснила у секретаря Великого Человека, когда он должен был вернуться из Палм-Спрингс. Утром того дня, когда он должен был приехать, она взяла 125 долларов из пояса, который Фредди обычно носил на себе, а теперь висел на спинке стула, в то время как сам он спал: это она поработала, жалуясь всю ночь, что он ей мешает. Она отправилась в магазин Бергдорфа как только тот открылся. Вошла в кабинку для переодевания, заказала себе достойное платье – на всю сумму и надела его. Только это платье и больше ничего. Она свернула комом старую одежду, пустой кошелек и белье и засунула все под скамейку в кабинке магазина. Хорошо еще, что в тот день стояла теплая погода, хотя это не имело для нее существенного значения. Она не замерзла бы даже в январе. Она двинулась решительным шагом вперед, молоденькая девушка
И Великий Человек был покорен. Он мысленно порадовался, что приобрел ровный солнечный загар. Он вышел из-за стола, он двигался медленно и волнообразно, как морское животное спускающееся в теплые потоки, как бы дремлющее, но на самом деле зорко высматривающее добычу.
Сибил молчала, слегка нахмурившись, сероглазая и диковатая, до последней минуты. Затем она произнесла два слова, которые перевернули всю ее жизнь и все еще имеют для нее последствия.
– Расстегните мне платье, – сказала она. И все.
Ей не было тогда и пятнадцати. Все было улажено – квартира, содержание, образ жизни, приемлемый для обоих. Сибил брала уроки актерского мастерства, которые дали ей стандартный набор основных понятий, которым она следовала почти механически. Гораздо важнее для нее были люди, с которыми она встречалась.
Подражая этим людям, вернее, некоторым из них, она выработала свой стиль. Через два года она говорила и выглядела (в постели и вне ее, что жизненно важнее) так, как будто она была окружена деньгами и привилегиями всю свою жизнь и будто она твердо намерена избежать поражения. Она придумала, как произносить иностранные слова, имена, титулы – Buffet, Cortina d'Amprezzo, chutzpah – с неизменным американским акцентом, но с веселой заговорщической улыбкой. Это действовало беспроигрышно, так что однажды один измученный еврей-драматург пытался говорить с ней на идише целое утро и предложил ей руку и сердце. Она отказала ему.
Она задумала перебраться в Голливуд. Идея эта зародилась в ней под влиянием того факта, что три голливудские звезды были либо замужем, либо на содержании у настоящих американских магнатов: стального короля (она читала «Тайм» каждую неделю от корки до корки), нефтяного короля со Среднего Запада, «страстно любящего фарфор, цыплят и суп из розовых лепестков». Все это она называла «исследованием рынка». Невольничий рынок на Бульваре Сансет манил ее и жаждал подарить раба для ее цепей. Великий Человек возражал против ее отъезда. В это время он пытался выманить огромную сумму денег у банковского консорциума, чтобы поставить новое шоу. Были и другие поводы для ее поездки: он взял на себя роль практичного, реалистичного, твердо стоящего на земле, следящего за делами бизнесмена и стал слишком много времени уделять своей жене. И Сибил поняв, что ее покровитель не догадывается, в каком щекотливом положении она оказалась, запустила в ход свой план А.
Не было никаких планов В и С, их и не могло быть. Она просто послала ему прямо домой одну из записей, которую она сделала в первый год их знакомства. Она начиналась со слов: «Моя кошечка… Царапай, царапай, царапай меня…»
Вот как Сибил Харпер, урожденная Анна Краковец, позднее – жительница Шамокина (она научилась отвечать настырным вопрошателям, что «росла под Филадельфией») и Нью-Йорка попала в Голливуд. И это позволило ей встретить Ходдинга Ван ден Хорста – не просто удачу, а море, океан, наполненный рыбками-удачами.
Согласно ее собственным подсчетам (а Сибил никогда не переставала гордиться своим мастерством), непредвиденная встреча сэкономит полтора года насыщенной жизни и избавит ее от тактических маневров. Так должно было случиться, чтобы она попала в Куэрнаваку. Так должно
– Дорогой мой, любимый! – сказала Сибил, увидев, как Ходдинг и Пол приближаются к трем женщинам.
Ходдинг постарался стереть недовольство со своего лица. Он знал, что его мать была бисексуальна. Он вычислил это с одним из своих докторов довольно давно. Вследствие консультаций между его психоаналитиком и ее врачом, Консуэла получила поддержку, приняла свою бисексуальность и стала потакать своему влечению. И все же Ходдинг не мог до конца примириться с самой мыслью. Ему было неприятно обнаружить свою мать в обществе Веры, ее сексуальным партнером, дружески беседующей с Сибил.
– Вера! – он слабо вскрикнул и поцеловал ей руку. – Пол, позволь тебя представить графине Таллиаферро – мой коллега, Пол Ормонт…
Пол понимающе улыбнулся и обратился к Сибил.
– Что там такое с ведьмой или колдуньей или кто там еще? Мой бой – нет, ваш бой, миссис Коул.
– Нет, не миссис Коул, а Консуэла, – сказала она.
– Консонэла, – принужденно ответил он.
– Не Консонэла, а Консуэла.
Пол покраснел. На мгновение он ощутил потребность больно наступить на ее маленькую, как у птички, ножку.
– Я попрошу Фредди, чтобы он научил меня, я всегда ему говорил, что…
– Но вам не нужно учиться, Пол. – Как элегантна была Сибил. Дело было не только в модуляциях ее голоса, но в какой-то уравновешенности ее тона. И это вызывало его уважение. В ее голосе был и упрек, и разочарование, но они были как бы растворены в чистом, светлом масле. Да, этой отрешенности ему никак не удавалось достичь. Только годы и годы жизни в богатстве дают это. Все: радость, печаль, раздражение, ирония, беспокойство, возбуждение – все передавалось в этой спокойной, отрешенной манере. А Сибил усвоила эту манеру. Она прибегала к ней с необыкновенной легкостью.
– Консуэла, дорогая, – она красиво растягивала слова, – кто бы мог подумать? Оказывается, они маленькие ужасные сплетники.
– Никому особенно не интересно… – начал Ходдинг.
– Я расскажу вам, – перебила его Вера, положив ему руку на грудь, как бы указывая, что когда она все расскажет, никаких дальнейших объяснений не понадобится. Ее отец как-то командовал флотом на Адриатике точно таким же образом: спокойно, доверительно он положил свою руку на грудь капитана флагманского корабля, полагая, что этого вполне достаточно. И этого хватило для того, чтобы и флагман, и все остальные корабли пошли на дно от артиллерийских залпов этого идиотского вражеского крейсера, носящего немыслимое название «Е. К. В. [9] Непобедимый». Или этот непобедимый крейсер носил название «Е.К.В. Немыслимый»? Вера не могла точно вспомнить, но она сохранила шпагу отца и таскала ее за собой даже в путешествиях. Она когда-то принадлежала дожу. – Ваша мать – щедрый человек: она не может долго хранить тайны в своей груди. Консуэла застенчиво улыбнулась при слове «грудь» как будто употреблять его при ней было так же предосудительно, как в присутствии семилетней девочки. Она не могла себе позволить принимать солнечные ванны на публике, сняв верхнюю часть купальника. Как-то раз хирург набил ее груди пластиком, но скоро его пришлось удалить. Французская проститутка, с которой у нее был недолгий роман, сказала ей, что ее пластиковая грудь похожа на муфту.
9
Его Королевского Величества.
– Она нашла, – говорила Вера, – удивительное существо – женщину. Помните ту замечательную особу, которая изготовляла яды, в «Жюльетте» де Сада? – Она посмотрела вопросительно на их лица. Только Ходдинг кивнул утвердительно. Сибил попыталась вспомнить, смотрела ли она фильм под таким названием, но быстро оставила эту мысль, когда Вера продолжила рассказ: – Ну та самая, которая потрошила младенцев, чтобы изготовлять смертельные снадобья. Я не помню, приготовляла ли она из младенцев рагу? Неважно, наша женщина не отравительница…