Высший пилотаж
Шрифт:
Или — на два тысячелетия. Тогда, на подступах к христианской вере, в Древнем Риме еще жив был культ Весты, покровительницы домашнего очага, домовитости и целомудрия. В храмах этой могущественной богини горел вечный огонь, который поддерживался жрицами-весталками.
Маша, работавшая после окончания института в районной библиотеке и вечно окруженная книгами, много читала об этом. Она знала: для служения Весте отбирались девочки, которые в течение тридцати лет служения богине обязаны были блюсти строгий обет целомудрия.
Повезло же древним весталкам! Они пользовались исключительными почестями и привилегиями. Даже осужденные преступники, если они случайно встречали одну из этих непорочных дев, подлежали освобождению.
В развращенном Древнем Риме, с его дикими вакханалиями и разнузданными оргиями, целомудрие все же считалось добродетелью. Если же весталка нарушала обет и сходилась с мужчиной, ее живьем закапывали в землю.
А сейчас — наоборот. Вроде бы цивилизованные люди кругом, а ведь могут закидать тебя грязью как раз за непорочность!
Чтобы немного успокоиться, Маша решила почитать газету. Достала свои очки с толстыми стеклами. Но и они, как назло, напоминали все о том же. Она страдала дальнозоркостью, а ведь это, согласно общепринятому мнению, старческая болезнь.
Выходит, она, Мария Колосова, — старая.
Старая дева.
И возможно, виновато в этом то самое созвездие Девы, под которым ее угораздило родиться.
— Девушка, извините, что это у вас за сорт помидоров? — По-дачному одетый мужчина присел рядом с ней на скамью электрички.
— «Миссисипи», — сухо ответила Маша, заметив, что он с большим любопытством разглядывает ее ноги, нежели рассаду.
— Это, наверное, для открытого грунта?
— Для любого, — буркнула она и отвернулась к окну, давая понять, что к беседе не расположена. Юбку натянула пониже на колени, да еще положила сверху развернутую газету.
— Извините, — пробормотал разочарованный попутчик и удалился в конец вагона.
Вот и хорошо. Все они, мужчины, одинаковы. Все хотят от девушки только одного... того самого, чего Маша так панически боится.
А почему боится — и сама не поймет.
Мужчинам она, бесспорно, нравится. На них производит впечатление ее тоненькая пропорциональная фигурка, необычное сочетание длинных пшеничных волос, заплетенных в толстую косу, и ярких карих глаз. И они принимаются ухаживать.
Пока отношения остаются возвышенно-платоническими, Маше это может нравиться, особенно если кавалер умен. Но едва доходит до интима — все обрывается у нее внутри, точно она вот-вот сорвется с головокружительной высоты и рухнет в бездну. Ее охватывают стыд, брезгливость... Нет, все эти слова неточны, то жуткое чувство просто не поддается описанию.
И она обрывает контакт.
А так как сильный пол по преимуществу нетерпелив, то все ее знакомства с мужчинами оказываются кратковременными. А жаль. Ей так хотелось бы иметь настоящего друга!
Уже много лет Маша пытается разобраться, в чем же причина, и никак это у нее не получается.
Однажды она взяла лист бумаги, чтобы письменно изложить свои сомнения и соображения по этому поводу. Может быть, так окажется нагляднее? Разделила листок пополам. Слева написала: «Вывод первый. Все мужчины — скоты». Справа — «Вывод второй. Мужчины ведут себя естественно. Это я неполноценная».
Первый вывод напрочь перечеркивался вторым, и наоборот. Который из них верен? Может, оба? Словом, никакой ясности.
Ее даже посещала мысль, не обратиться ли к психиатру или сексопатологу. Конечно, это позор: все рассказать как на духу постороннему человеку, вывернуться перед ним наизнанку. Однако не большему ли позору она постоянно рискует подвергнуться, продолжая жить по-прежнему? А тут все-таки есть надежда, что медики помогут.
Останавливало то, что врачи этих специальностей в большинстве своем... тоже мужчины. Вдруг и они на нее положат глаз и захотят от Маши... все того же?
Замкнутый круг, из которого нет выхода. И бродит по этому кругу Мария Колосова день за днем, месяц за месяцем. Уже целых двадцать шесть лет.
Даже рельсы пригородной электрички, в которой Маша едет нынче вечером в поселок «Солнечный», словно проложены вдоль той же самой нескончаемой окружности.
Невдомек Марии, что не далее как завтра одно неожиданное событие разорвет эту утомительную цикличность.
Принесет оно облегчение или катастрофу? Посмотрим.
Завтра наступит тридцатое мая, суббота.
Дачный поселок «Солнечный» принадлежал Академии наук. Нет, Маша не имела отношения ни к академии, ни к большой науке. Зато крупным ученым был ее покойный отец: имя Николая Константиновича Колосова даже оказалось внесено в университетские учебники физики.
Веселый теремок с резной верандой и разноцветными стеклами, окруженный шестью сотками плодородной земли, был отцовским наследством.
Отца девушка почти не знала: он ушел из семьи, когда она была еще совсем крошкой. И поэтому, когда два года назад сообщили о его смерти, она практически не испытала горечи от потери близкого человека. Ведь близкий — это тот, кто близко, или тот, кто тебе близок.
Мама тогда, помнится, сощурилась мстительно:
— Вот! Я его предупреждала, что наш развод добром не кончится! Не послушал. Хлопнул дверью, испарился. Свободолюбец. За что боролся, на то и напоролся: «безвременная кончина».
— Мамочка, ну что ты, — обняла ее Маша. — К чему теперь прошлые обиды вспоминать? Расстались-то вы давным-давно.
— Давно, и что из этого? А, тебе не понять! — Наталья Петровна тряхнула стриженой седеющей головой и ушла к себе в комнату. Просидела там весь вечер одна, не выходя к ужину и не зажигая света.