Выстрел в чепчик
Шрифт:
— Ой, я прямо вся не могу, — дрожащим голосом призналась Маруся. — А что же мешает тебе пойти сейчас? Сходи, только зря все это. Он прямо всю меня забыл. Прямо весь равнодушен.
И Маруся угасла. Она легла на диван и закрыла глаза. И руки на груди сложила.
— Марусенька, — попросила я, — руки-то с груди убери.
— Мне так удобно, — прошелестела она слабым голоском.
— Нехорошо так лежать. Словно покойница.
— Я уже покойница и есть, — прошелестела она, а по щекам слезы катятся.
Сердце мое от жалости зашлось. Все простила Марусе,
«Что же это такое? — подумала я. — Минут десять я уже у нее сижу, а Маруся за это время всего каких-то двадцать фраз произнесла. Куда это годится?»
В безмолвии я посидела немного еще, глядя на уходящую из жизни Марусю, и решилась.
«И в самом деле уйдет, если не остановить», — забеспокоилась я и сказала:
— Все, Марусечка, я пошла.
— Посиди, старушка, — жалобно попросила она. — Что-нибудь расскажи…
«Да что же это такое происходит-то? — в отчаянии подумала я. — Когда это такое было, чтобы Маруся сама, по доброй воле давала возможность кому-то что-то рассказать, и не только давала возможность, а сама предлагала даже. Будто у нее своих слов нет, чтобы мои слушать. Нет, действительно пора Марусю спасать».
— Ты полежи здесь пока, а я пошла. — преисполняясь решимостью, сказала я. — Не волнуйся, долго одна не будешь. Розу пришлю, а сама быстренько смотаюсь к Ване, посмотрю в его наглые глаза.
Маруся мгновенно вскочила с дивана и, прижав и мои и свои руки к своей жаркой груди, взволнованно залепетала:
— Ване передай, что люблю его, что только о нем и думаю, каждый день во сне вижу…
— Может, ночь? — уточнила я.
— И ночь…
«И день и ночь спит, а Роза говорит, что у нее бессонница», — отметила я про себя.
— Передай Ване, — тем временем продолжала Маруся, — что помню каждое слово его, взгляд каждый, и стишки, что он мне написал, как молитву перед сном повторяю, и выучила наизусть…
— Передам, Марусенька, передам, — усиленно кивая, заверила я.
— Передай, что тапочки его под кроватью моей стоят, а пижама его под подушкой лежит моей…
— Передам, Марусенька, передам.
— Передай, что единственный он, что и не было других у меня…
Я опешила.
— Ну, не-ет, Маруся, это передавай сама. Кто же мне поверит? Да и возраст у тебя уже не тот, чтобы врать так рискованно. Я лучше скажу, что он первая твоя и последняя любовь. Вот в это мужчины охотно верят. Я так каждому клялась, и все были довольны.
На том и порешили.
Я пошла к Ване. Не знаю, выучила ли Маруся ту поэму Брюсова, которую Ваня, пользуясь всеобщей безграмотностью, выдает за свою, но адрес, данный Марусей, я действительно выучила наизусть.
Глава 31
Имени счастливой соперницы, этой подлой компьютерщицы, я не знала, поэтому, пользуясь жизненным опытом, придумала, как выходить из положения.
Я решила применить к ней тактику энергичного переполоха. Предварительно подготовившись,
"Боже упаси этой мымре понравиться, — подумала я, — еще ревностью изойдет и меня к Ване не допустит.
Надо быть скромней. Этакая загнанная работой, мужем и детьми ослица, которая отсутствие времени пытается компенсировать очень дорогим костюмом, купленным в рассрочку на пять лет".
Произведя все необходимые действия, я осталась довольна. «По-моему, вышло неплохо», — подумала я, удовлетворенно глядя на то, как шарахается от меня народ.
У двери квартиры компьютерщицы я провела короткую репетицию, стараясь изобразить крайнюю сбивчивость дыхания, что, учитывая седьмой этаж и отсутствие лифта, было совсем несложно. В последний раз сделав ревизию всем своим превращениям, я похвалила себя и уверенно нажала на кнопку звонка. Нетерпеливо притопывая, приготовилась ждать.
Долго ждать не пришлось. Почти мгновенно дверь открыла высокая невзрачная блондинка, не годящаяся нашей Марусе и в подметки. Как только Ваня позарился на нее?
Я, как по команде, сделала бешеные глаза и, задыхаясь и беспорядочно заикаясь, затараторила:
— 3-здрасте, я С-суслова из отдела с-снабжения, извините, что з-задыхаюсь, но у вас лифт не работает…
Роняю сумочку, поднимаю ее, по ходу опытным взглядом проверяя, с кем имею дело — ничего баба, если и стерва, то не ярко выраженная, а умеренная: в глазах не только ожидание, удивление, любопытство, но и сочувствие. Удовлетворившись, продолжаю:
— П-простите, з-загоняли совсем, начальник ззлой как з-зараза, з-зло, естественно, с-срывает на мне, грозит вообще уволить, а п-пашу за к-копейки.
Снова роняю сумочку, неуклюже поднимаю, виноватой улыбкой извиняюсь, получаю в ответ улыбку понимания и продолжаю:
— Я к в-вам по важному делу, м-можно п-пройти, хочу уп-пасть хоть на стул, н-ноги не держат.
В последний раз роняю сумочку — для нее, думаю, будет достаточно, больше она не выдержит, начнет нервничать, а мне это ни к чему, — поднимаю сумочку, виноватым взглядом извиняюсь, в ответ получаю уже улыбку симпатии и продолжаю:
— С-семь д-домов за ч-час обежала — только в ттрех лифты работают. М-мозги совсем н-набекрень, возраст, понимаете ли, уже не т-тот. Так я п-пройду? — заключила я свою речь, делая решительное движение вперед.
— Конечно, входите, — уступая мне дорогу, отскочила в сторону компыотерщица.
На лице ее отразилась сложная гамма из удивления, любопытства и вины за неработающий лифт.
Я стремительно влетела в квартиру и, пользуясь превосходством в скорости, успела обежать ее всю до того, как опомнилась компыотерщица. Слава богу, это было нетрудно, поскольку комнат было мало — всего две.