Выстрел в переулке
Шрифт:
— Эх, Савушкин! — сказал Гончаров, отыскав его глазами. — Вот до чего пьянство довело — до связи с убийцами и грабителями.
— Не только пьянство, Федор Георгиевич, — добавила Коваленко, — а и нелегальные заработки, «левые» поездки. Одно к одному. И в довершение всего сплошная ложь, попытка запутать следствие.
— Для вас, Савушкин, это тяжелый, но своевременный урок, — продолжал майор. — Запомните, скользкие пути в конце концов неизменно приводят к большой непоправимой катастрофе.
Тот молчал, опустив голову.
— Что же, товарищи, — сказал Гончаров, — из тупика мы вышли. Теперь начнем все сначала.
Коваленко согласно
Глава VII Почему уволилась Марчевская
Дроздов вышел из кабинета по срочным делам отделения. Коваленко увела с собой Савушкина, чтобы отобрать от него подписку о невыезде и вернуть документы.
— Федор Георгиевич, — сказал я, — а если Савушкин соучастник, что тогда?
— Не допускаю этого, — возразил майор.
— Хорошо. Но ведь он каждую минуту может вам понадобиться.
Гончаров писал, сидя за столом. При моих словах он отложил ручку, внимательно посмотрел на меня.
— Что же из этого?
Я пожал плечами. По-моему, вопрос был понятен.
— Савушкин совершил проступок, — сдержанно ответил Федор Георгиевич, — его накажут, но он не уголовный преступник, и держать его под стражей, хотя бы одни час, — нарушение социалистической законности.
— Значит, его сообщничество вы полностью отметаете?
— Да. Судя по всему, Савушкин в деле случайная фигура.
— Уж не так-то Савушкин не виновен.
— Что же из этого? Имейте в виду, сомненья всегда решаются в пользу обвиняемого. Этот гуманистический принцип положен в основу советского правосудия. И потом нельзя же в таких делах руководствоваться соображениями удобства для следствия. Каждое наше действие, будь то допрос, задержание, освобождение из-под стражи, — все определено законом. Если хотите, в значительной мере в этом наша сила, авторитет. Мы служим народу н охраняем не только покой и имущество каждого советского человека, но и его нрава, и народ понимает это и помогает нам. Не все, конечно, но подавляющее большинство. Возьмем, к примеру, Савушкина. Он повинен, и очень повинен, но я уверен, что после сегодняшней встряски, после того как мы показали ему пропасть, куда он катился, он станет другим человеком. В этом немалое воспитательное значение нашей работы. Я не удивлюсь, — Гончаров улыбнулся, — если узнаю, что Савушкин после сегодняшней встряски станет активным дружинником. Честное слово!
Увы, и этот так интересно начавшийся разговор пришлось прекратить. В комнату вошли Коваленко и Дроздов. Вслед за ними вкатился невысокого роста тучный человек лет пятидесяти с объемистым портфелем в руках. Его красное одутловатое лицо было точно обожжено солнцем. Человеку было жарко, его мучила одышка, и он то и дело вытирал влажный лоб и затылок цветным носовым платком.
— Что же это делается, товарищи начальники! — заговорил он низким, сиплым голосом, одновременно протягивая нам мягкую горячую руку. — Ужас какой! Первоклассная столовая, ни одной жалобы, ни одного замечания, переходящее знамя третий год — и вдруг такое событие! Лучшего работника, замечательного человека убили! Это же кошмар!.. А почему? Ротозейство! Одни раз недоглядел, лично не проверил, и вот, извольте видеть, результат! Убили человека, забрали деньги. В бухгалтерии неразбериха. Позор!
Человек не говорил, а бросал фразы одну за другой, ожесточенно вытирая платком потное лицо и голову.
— Товарищ Никитин, почему вы так поздно? Обещали быть в двенадцать,
Никитин развел руками.
— Что я могу сделать? Где только сегодня я не был! Все вызывают, все ругают — Никитин виноват, Никитин недоглядел, а в чем я виноват? Вчера вечером меня даже в столовой не было, и сегодня с утра в бегах.
— Вместо того чтобы по городу бегать, лучше бы пораньше к нам явились. Мы ведем расследование, а вас нет.
Никитин только горестно махнул рукой.
Коваленко пододвинула ему стул.
— Садитесь, успокоитесь и расскажите, что произошло. Почему Орлов сам понес деньги? Ведь обычно за выручкой приезжает инкассатор?
Директор тяжело опустился на стул, положил возле себя портфель и, вздохнув, заговорил:
— Вчера во второй половине дня, изволите ли видеть, я ушел в горторготдел на совещание. Закончилось оно поздно, на работу я не вернулся. Утром прихожу, мне рассказывают, что вечером Орлова убили и деньги отняли. Спрашиваю, как убили. Какие деньги? Мне говорят: наши деньги, столовой. Стал разбираться. Как? Почему? Оказывается, только я ушел, звонок по телефону из банка. К телефону подошел Орлов. Говорят, что сегодня — вчера, значит, — инкассатор не приедет, просят деньги доставить своими средствами. Старшая кассирша идти отказалась, у нее уже несколько дней болела нога. А Орлову все равно идти домой мимо банка, вот он и понес деньги сам. А вскоре как ни в чем не бывало приезжает инкассатор. Ему, конечно, объяснили, что к чему, он к телефону, да разве сразу толку добьешься? А когда проверили, выяснили, что никто из банка к нам не звонил.
«— Скажите, товарищ Никитин\», — спросил Гончаров, — кто из наших сотрудников мог знать, что Орлов собирался относить деньги в банк?
Никитин наморщил лоб,
— Многие, — наконец ответил он. — Изволите ли видеть, аппарат у меня сработался, люди между собой дружат.
— А кто из ваших работников подходит под такие приметы: мужчина лет двадцати восьми— тридцати, высокого роста.
Никитин уверенно ответил:
— Таких нет. Тридцати лет, говорите? Нет, никого нет.
— Может, все-таки есть? Не торопитесь, постарайтесь вспомнить.
— Я в это и столовой уже много лет, и вы напрасно думаете, что Орлова убил кто-нибудь из моих служащих, — с обидой проговорил толстяк. — У меня мужчин-то раз, два — и обчелся, да и то все пожилые или мальчики-ученики, а убил Орлова, говорят, какой-то водитель такси…
— Может быть, кто-нибудь из знакомых Орлова подходит под эти приметы? — продолжал настойчиво допытываться Гончаров.
— Орлова я знаю давно. Всех его знакомых по пальцам пересчитаю. Нет, нет, таких не имеется. Эх, если бы что-нибудь узнать или хоть маленькое подозрение иметь! Все бы дела бросил, к вам прибежал…
Гончаров продолжал:
— Многие из ваших сотрудниц курят?
— Как изволили сказать? — не поняв вопроса, уставился Никитин на майора.
— Я говорю, многие ли из ваших сотрудниц курят?
— Курят? Да! Некоторые курят.
— Нет ли в числе курящих крашеной блондинки с шестимесячной завивкой?
Никитин растерянно развел руками.
— Женщин у меня много, одних официанток двенадцать, а лотом еще поварихи, раздатчицы, хлеборезы, буфетчицы… Курит, говорите… Да, по-моему, многие из них курят и делают перманент. Крашеная блондинка… Кто их знает! Надо будет присмотреться. А какая она из себя — толстая, худая, большая, маленькая?