Выстрелы с той стороны
Шрифт:
Он спустился в трюм. Десперадо и Билл лежали рядом. Голова Десперадо прострелена, Билл целился в белую макушку — а попал в чёрную. Игорь осторожно закрыл немому снайперу глаза и повернулся к Биллу.
Он следил за Робертсоном достаточно долго, чтобы при случае скопировать всё: походку, характерные движения, манеру одеваться. Они были почти одного роста, сходного сложения. Немного грима — и господин Робертсон сутки-другие побудет полтергейстом. Конечно, голос и датский язык… тут уж ничего не сделаешь. Но Робертсон англичанин, и человек, не знающий его лично, не удивится.
Яхту качнуло, развернуло — а ветер донёс далекий сигнал парома. Кричи, кричи, славный город Копенгаген. Есть о ком.
Наутро, естественно, побоище на острове Прёвестен обнаружили. Сменщик сторожа нашел четверых мёртвых старших и шестерых людей. Двоих потребили, троих застрелили, один подорвался на мине или гранате.
Одного покойника идентифицировали как ночного смотрителя музея, троих — как объявленных в розыск террористов, в оперативных разработках проходящих под кличками Могол, Шелти и Малыш. Двое других оказались вполне законопослушными гражданами, Кариной Эммерих и Александром Бордаком. Значит, не такими уж законопослушными…
Как только выяснилось, что убитые — террористы, дело перешло в СБ, а полиция стала играть вспомогательную роль. Высоких господ из люксембургского клана опознали уже после ДНК-анализа: к утру от трупов осталось так мало, что другим способом установить личность было нельзя. Увы, люксембургский клан не мог поделиться информацией о том, на кого они работали. Даже если бы хотел: имя нанимателя знал только командир группы.
Зашли с другого конца: в драке участвовало больше людей, чем полегло. Трое высоких господ обезглавлены, а из покойных террористов никто не имел холодного оружия с подходящими характеристиками. В здании маяка нашлась одна выломанная дверь, за которой кого-то держали прикованным к железному стеллажу. В траве у маяка — взломанные наручники и анклеты. Это значило, что в деле участвовал кто-то из сотрудников музея — и, взяв в оборот дневной персонал, полицейские узнали, что, да: сам по себе старый Кристиан Огард ни в чем таком замечен не был, но водил дружбу с человеком, имени которого никто не знал, внешность описать затруднялись, про катер тоже не могли сказать ничего конкретного — но вспомнили, что один раз он появился на острове со связкой бамбуковых мечей.
Уже что-то. Через несколько часов работы группа, проверявшая додзё, и группа, проверявшая суда, находившиеся в море вечером воскресенья, пересеклись на имени Орвилла Робертсона. Дневному смотрителю показали фотографию. Да, сказал смотритель, именно этот человек и дружил с покойным Огардом.
Это было уже утро вторника, и агенты, направленные в дом Робертсона, никого не нашли. Нашли в доке. Господин Робертсон лежал в своём собственном катере на столе, как викинг в погребальной ладье, до подбородка накрытый простыней, на простыне красовались иероглифы: "тэнтю". На кровати в каюте лежала вусмерть пьяная женщина, которая после капельницы представилась доктором Марией Соэга, и сообщила, что господин Робертсон позвал ее для оказания хирургической помощи на дому якобы сломавшему руку ученику. Приехав на вызов, доктор Соэга оказалась пленницей двух террористов, которые потребовали от нее прооперировать молодую женщину из «новых европейцев». Доктор Соэга предупредила их, что женщина в очень плохом состоянии и может не перенести операции, но те сказали, что выбора нет, и пообещали, что вследствие неблагоприятного исхода для пациентки доктор никак не пострадает. Несмотря на эти обещания, доктор была сама не своя от страха и еле справлялась с дрожью в руках. По окончании перевязки террористы напоили врача джином — по всей видимости, со снотворным, от полстакана фру Соэга так не развезло бы — и следующим, что фру Соэга увидела, было лицо полицейского. После полиции, дождавшись, пока продукты распада алкоголя окончательно покинут кровеносную систему фру Соэга, ее допросили в управлении СБ под наркотиком.
На стадии появления доктора Соэга полицейские получили информацию, которую СБ сочла необходимой для расследования: покойный Робертсон проходил в разработках СБ как Артур, в подполье носил кличку Билл и был членом штаба ОАФ. У него имелась своя агентура по всей Дании и Европе, и данными этой агентуры Билл благополучно подторговывал с СБ. Таким образом, полиции стал известен мотив преступления — с Биллом явно расправилось подполье — и имена возможных подозреваемых: Андрей Савин, известный как Эней, Малгожата Ясира, aka Мэй Дэй и Лучан Дмитряну aka Десперадо.
Как ни странно, доктор Соэга была абсолютно чиста и вовсе не являлась «мясником» подполья. Робертсон не смешивал два дела и со своими спортивными травмами ходил к совершенно чистому хирургу.
По данным экспертизы, господин Робертсон умер аккурат воскресным вечером. Умер от несовместимых с жизнью травм, нанесенных, судя по всему, тем же самым лезвием, каким были снесены головы как минимум двух высоких господ. Досье Малгожаты Ясиры гласило, что она первый дан кэндо. Её учитель Каспер был четвертым даном. Покойный Робертсон — шестым. На что только не способна женщина в ярости.
Однако показания доктора Соэга заставили пересмотреть картину. Если именно в Ясиру стрелял Робертсон, то она не могла с двумя ранами в груди и трещиной в черепе разделать его под орех. При этом ни Савин, ни Десперадо по базам данных как фехтовальщики не проходили. Или с ними был какой-то неучтенный боец, или кто-то из них шкатулка с сюрпризом.
Вскоре выяснилось, что по данным дорожной службы господин Робертсон вел весьма активную загробную жизнь. Полицейские снитчи зафиксировали его машину по дороге на Хёльсингер, в Копенгагене он покупал по карточке перевязочные материалы, анальгетики и препараты крови. Аптекарь прекрасно помнил реплику, которую отпустил напарник по поводу англичанина: "Свинья, десять лет прожил в Дании, а языка не выучил".
Здесь в расследование включилась СБ Швеции. Просмотр логов полицейских снитчей, патрулировавших мост, показал, что "Британника" Робертсона пересекла пролив ранним вечером понедельника. Поиск по городу обнаружил машину на крытой парковке у моста. Анализ генматериала не дал ничего за отсутствием генматериала: машину хорошенько обработали растворителем. След оборвался.
***
При сильном ранении боль ощущается не сразу, она как будто не поспевает за пулей — сначала просто удар, посылающий тебя в нокдаун. Потом сознание какие-то секунды сопротивляется боли, отказывается ее понимать и принимать. За это время можно что-то отыграть: проползти ещё метр, выстрелить… Потому что после — уже всё. Боль обрушивается обломками здания, переломанными стропилами — и намертво прибивает к земле. Конец. Ты мечтаешь об одном — потерять сознание. Или умереть, безразлично. Или хотя бы — чтоб не трогали. Тот, кто теребит тебя, даже для оказания помощи — твой лютый враг. Так было с Энеем лишь однажды — когда он слетел с мотоцикла и шестнадцать метров юзом проехал по земле на спине и на брюхе.
Сейчас было хуже.
Он целые сутки знал, что Мэй умрёт. Так сказала хирург, и он поверил сразу же. Послеоперационный шок можно преодолеть только в условиях стационара, а разовьется он с вероятностью 99 из 100. И Эней с холодным, монотонно давящим ужасом обреченного следил за его развитием, наблюдая перечисленные доктором признаки: анурия, тахикардия, жажда, обложенный язык, падение температуры вследствие «энергетического истощения тканей»… Он старался мыслить медицинскими терминами, не переходя на человеческий язык — «цианоз и сухость слизистых оболочек», а не «губы посерели и сморщились».
А еще Эней молился. Чуть ли не впервые в жизни молился по-настоящему, почти бессознательно и непрерывно, об одном шансе из ста. О том единственном шансе, который был ей нужен. Он давал немыслимые обеты, лишь бы именно эта ампула трамала, именно этот пакет регидрона остановили раскрутку шока.
Ночь они провели в доке, утром Игорь с документами и ключами Билла отправился к нему домой, взял там его одежду и карточку, наложил грим и купил в аптеке медикаменты. Потом они разложили заднее сиденье джипа и устроили Мэй там. Десперадо уложили в багажник, а Билла разместили на столе в кубрике, накрыли простыней, надписали и закрыли в доке вместе с пьяным врачом. Раз уж начали, сказал Игорь, — доведём до конца.