Выстрелы в Сараево(Кто начал большую войну?)

Макаров Игорь

Мне стало известно, что в определенных сербских и русских кругах снова предана гласности моя мнимая принадлежность к масонам. Поскольку это не просто ложь, но и ужасная клевета, то я спешу, господин генерал, просить Вас о содействии, чтобы защитить мое доброе имя и восстановить истину.

Вскоре после смерти короля Александра я был подвергнут нападкам со многих сторон, причем направленные против меня обвинения, как, например, мое участие в русской революции или бесчестное руководство общественными делами, можно определить как безумные, что легко и быстро подвергается доказательству. Напротив, обвинение в моей принадлежности к масонству, которое снова и снова повторяется и распространяется через листовки и брошюры даже за границей, в силу природы вещей отбить нелегко. Я просил моих старых товарищей из Пажеского корпуса и гвардейского уланского полка изложить в прессе их точку зрения, что они охотно сделали. Большинство русских организаций, обществ и союзов последовали этому примеру. Но это не помогло, и я решился лично опубликовать опровержение в белградской русской газете «Русский Голос» (№ 262 от 12.04.1936), хотя я был уверен, что клеветники тотчас же примутся напирать еще энергичнее. Им хотелось любой ценой лишить меня поста делегата интересов русской эмиграции. Большевики уже многие годы стремятся к этому. Еще в 1924 году, когда югославский министр иностранных дел Нинчич обсуждал в Лозанне с большевистским комиссаром Чичериным условия признания Советского Союза, последний потребовал, чтобы одновременно с тем я был удален из Белграда. С другой стороны, в том же направлении против меня действовали две группы русских эмигрантов, утверждая при этом, что будто бы я был предателем монархической идеи и как масон связан с самыми худшими национально-враждебными элементами, или же, говорили другие, я был махровый реакционер.

Большевики были правы, когда они меня рассматривали как препятствие к их признанию югославским государством, ибо я должен сознаться, что со своей стороны ничем не пренебрегал, чтобы воспрепятствовать или по крайней мере отсрочить вредное и для Югославии опасное признание, в неизменной надежде на переворот в Москве.

Агитация против меня приобрела столь глубокие корни, что даже один школьный и полковой товарищ взял меня на подозрение. Только недавно он пришел к пониманию своего заблуждения. Также мне известен случай, когда подозрение в отношении меня выразили высокие православные сановники, в результате чего мною касательно Митрополита Серафима было выражено возмущение в присутствии многих свидетелей.

Моя (неразб.) происходит из Швеции, и мои предки остались в Балтийской провинции после завоевания ее Петром Великим, где они были приняты в рыцарство Эстонии и Лифляндии. Все были порядочными и достойными людьми, и я хотел бы свое имя достойным (неразб.), если я не все сделал, чтобы положить конец висящей надо мной клевете.

Никогда я не был масоном; не являюсь им сейчас и никогда им не буду, о чем я готов в любое время принести присягу. Никогда я с масонами как таковыми не общался, хотя, как это было установлено немецкими органами, масонство в Югославии было очень распространено и некоторые злосчастные из числа моих знакомых принадлежали к тайным организациям, никогда в этом не признаваясь. Сейчас, когда имена масонов опубликованы, я могу многое объяснить в поведении означенных персон по отношению к себе в период моей долгой деятельности в Белграде. Никогда не подавал я прошений в масонские организации, ложи или общества здесь или за границей, никогда ко мне не поступали приглашения или просьбы вступить в них. Подобного я не могу сказать о ротарианцах, которые меня много раз просили посетить их собрания, в чем я неизменно отказывал, и я также никогда не переступал порог и этой организации.

В Женеве, в офисе эмигрантов Народного союза, я был со стороны Альберта Томаса и Федора Махина охарактеризован на фоне Бенеша как белогвардеец, стало быть, как враг большевиков и, следовательно, как ненадежная персона. Симпатии масонства и еврейства по отношению к большевикам хорошо известны.

В своей жизни я не совершил ничего такого, в чем нельзя было бы открыто признаться.

Немецкие органы ныне имеют в своем распоряжении богатый набор всевозможных данных и документов о масонстве и его членах, и я вас очень прошу, господин генерал, сделать все возможное по Вашему усмотрению, чтобы выявить истину, касающуюся меня.

Заранее благодарен, остаюсь с выражением совершенного почтения Вам полностью преданный

/Подпись/.

Русский посланник в отставке.

ДОКУМЕНТ № 5 (перевод с немецкого).

Белград, 16 марта 1942.

По вызову явился не имеющий гражданства русский эмигрант Василий Николаевич ф/он/ Штрандман род. 20 апреля 1877 в Пау /Франция/, женатый на Ксении Орестовне урожд. Ewezkj, разведенной с Левиным, оба православного вероисповедания, проживающий в Белграде, Шуматовачка № 107, и сообщил по делу:

Поскольку я был внесен в список дипломатического корпуса в Югославии, то был лично знаком со всеми посольствами, послами, секретарями и т. д., а также с их семьями. На вопрос о том, был ли я знаком с англичанином Knigth, я должен ответить утвердительно. С господином Knigth я не имел никакого личного общения. К. был мне известен по теннисным играм. К. точно так же, как и я, был членом теннисного клуба. Фамильярных отношений с ним я никогда не имел. Деятельность К. при английском посольстве была мне точно не известна, тем не менее я полагал, что он занимался паспортными вопросами. Кроме того, я полагал, что работает на I.S. (английскую разведку Интеллидженс сервис. — И. М.). Я заключил это из того, что К., который здесь в Белграде работал годами, никогда не повышался в чине, и в общем, дипломатам было известно, что поскольку К. долго остается на своем посту, то ему доверена некая тайная миссия. С Knigth, отставным русским адмиралом Бубновым из Дубровника [493] , я никогда совместно не встречался и никогда адмирала Бубнова Knigth не представлял. Адмирал Бубнов мне лично хорошо известен. С адмиралом Бубновым я обменивался совместными визитами. О том, имели ли совместные встречи известный русский эмигрант, концерт-директор Жуков, Knigth и адмирал Бубнов, сведений я не имею. Адмирал Бубнов в общении со мной имя Knigth не упоминал. Поддерживал ли Жуков с Knigth личное общение, я не могу утверждать. Не могу также утверждать, что я видел Knigth на квартире Ж/укова/, во всяком случае, я об этом не могу вспомнить.

493

Бубнов Александр Дмитриевич (1883–1963) — русский контр- адмирал, военный теоретик. В эмиграции в Дубровнике (1923-41). По просьбе короля организовал здесь Военно-морское училище и Морскую академию, в которой занимался научно-педагогической деятельностью. Принимал непосредственное участие в создании военно-морского флота Югославии. Как явствует из его личного досье, тесно сотрудничал с немцами и был платным агентом Гестапо (1935-37); в основном поставлял информацию о состоянии морского флота Италии (Историјски архив Београда, BDs, Bubnow).

Вопрос: Известны ли вам, кроме Knigth, другие англичане, относительно которых у вас были сомнения, что они работают на I.S.?

Ответ: Да, я полагал, что /это/ известный господин Нол, который, как и Knigth, состоял в паспортном бюро. Я точно не знаю, был ли он начальником паспортного бюро. До германо-польской войны я водил знакомство с англичанином Preen, который как-то во время охотничьей вылазки после начала войны предложил мне осведомлять его о делах в Югославии, с тем чтобы эти сообщения он доставлял своей фирме в Англию. Он обещал мне за подобные сообщения гонорар примерно в 3 000 динаров ежемесячно. Это предложение было с моей стороны, разумеется, отклонено, и я этого господина никогда больше не видел. Журналист Рейтер Гаррисон мне лично не знаком. Равным образом не знаком шофер посольства Борис Ходолей. Англичанин Смит-Росс знаком мне только по имени, о том, кто он и какова его деятельность, я ничего не могу сказать. Англичанин Вадим Греневич из Софии мне лично знаком, он дальний родственник моей жены. Последний раз он посещал нас примерно 10 лет назад. Письменного общения с ним я не имел. Его посещение было чисто приватным, насколько я помню, политические разговоры не велись.

Других сведений по делу я дать не могу.

Если мне ставится в укор, что я надлежу состоять в масонской ложе, то это не соответствует действительности. Если мне ставится в укор, что я надлежу быть масоном 32 степени и членом югославской Великой ложи «Югославия», ложи «Побратим», а также Великого Востока в Париже, то это сознательная ложь. Я в своей жизни никогда не вступал ни в одну масонскую ложу и сам был большим противником масонства. Если мне далее ставится в укор, что я принуждал публиковать в газетах «Русский Голос» и «Русское Слово» статьи, направленные против Германии, то я должен заметить, что я лично не дал в газеты ни одной статьи, а на журналистов, равно как и на издателей газет, не имел никакого влияния. Мне даже высказывались упреки, что я никогда не выступал в прессе. Я лично, во всяком случае, не могу вспомнить, что дал в прессу какую-либо статью. К тому же, я хотел бы отметить, что моя позиция по отношению к Германии всегда была симпатизирующей. Моя позиция по отношению к Англии в политическом плане никогда не была дружеской, поскольку Англия, по моему мнению, всегда была величайшим врагом национальной России. Мое отношение к югославскому Двору во всякое время было дружеским и преданным, особенно дружественные отношения я поддерживал с королем Александром и принцем-регентом Павлом. Эти дружественные отношения возникли, прежде всего, вследствие того, что в 1914 году, после смерти русского посланника, я, как представитель национальной России, заступил на его место. Верно, что после произошедшего 27.3.41 переворота я принес рапорт гоф-маршалу двора, к чему я чувствовал себя обязанным как учтенный здесь сербский кавалерийский офицер-резервист. К тому же я хотел излить свои чувства к корол/евскому/ Двору. С Парижем я корреспондировал посредством следующих учреждений, а именно: с президентом рус/ского/ эмигрантского комитета и с през/идентом/ русского Красного Креста; какие-либо политические инструкции я оттуда не получал. Если мне далее ставится в укор, что мне надлежало вербовать для английской армии русских эмигрантов в бывшей Югославии, которые должны были воевать за Англию в Сирии, то это опять же сознательная ложь. Членом наблюдательного совета каких-либо английских предприятий был не я, а моя жена.

Верно, что 27 марта 41 я вместе с Митрополитом Господином Анастасием направил телеграмму королю Петру, в которой мы пожелали ему успешного правительства. Только 30-го, после обсуждения с большинством представителей русской эмиграции, было решено направить телеграмму также генералу Симовичу, министру иностранных дел Нинчичу и королеве Марии, хотя от министра эмиграции стало известно, что она на эмиграцию обижена, потому что никакой телеграммы не получила.

Других сведений по делу я дать не могу.

Допрос мною лично прочитан, он во всех пунктах верен и соответствует чистой правде, что я посредством моей подписи удостоверяю.

/Подпись/.

Заверено: /Подпись/, СС-Оберштурмфюрер.

ДОКУМЕНТ № 5 (перевод с немецкого).

Белград, 16 марта 1942.

Донесение.

(…) Высказываниям Штрандмана можно верить, тем более что последние обвинения исходят из чисто личных русских эмигрантских кругов, которые хотят воспрепятствовать тому, чтобы Штрандман был руководителем Полномочного бюро русской эмиграции в Сербии.