Вьюн над водой
Шрифт:
– Тварь! – орала Мать. – Кошку еще поранишь! Осторожно, это же животное! Ты, олух царя небесного!
Она достала штаны из пакета, несколько раз ударила ими мальчика.
– Ты до каких пор будешь над матерью издеваться! А, до каких пор, до каких пор! Кровопийца, всю кровь у меня выпил.
Внезапно Ваня ощутил, как что-то стягивается вокруг его шеи, ему становится больно и тяжело дышать. Он слышал слово смерть раньше, но не понимал, что оно означает. Не думал о ней и сейчас, но ему стало очень страшно. Он уже не слышал, что орет Мать над ним, да и вообще все звуки словно исчезли. В какой-то момент
– Что ты делаешь? Ты же убьешь его!
Ваня упал на пол и сквозь слезы увидел, как отец, обхватив Мать, оттаскивает ее.
– И поделом! И поделом ему, сволочи! Слышишь ты, сволочь!!!
1/32
Когда Ваня думал впоследствии, что же произошло, он так и не смог найти объяснения. Как будто помутился разум. Но когда он ходил в туалет, всегда было скучно – занятия отвратительнее он и придумать не мог, а брать с собой книжку или газету было категорически нельзя – Мать запрещала: «В нашем доме так не принято». Обычно он рассматривал трещины на потолке паутину в углу, но в доме недавно убрались, и паутины не было. Зато появилась банка с коричневой краской прямо возле унитаза – банка была открыта, и из нее торчала кисточка. Ваня присмотрелся: плинтус был ярче обычного, а значит, вот она зачем, банка: отец подкрашивал плинтус. Над свеженьким плинтусом начинался скучный кафель с серыми прослойками между прямоугольными кусками.
Мать говорила с подругой по телефону, до Вани доносились обрывки фраз.
– Ты слышала, что дочь Хуана Карлоса все-таки вышла замуж за этого спортсмена?
Пока обсуждали Хуана Карлоса, можно было расслабиться – обычно это длилось долго. Вначале мальчик думал, что это герой какого-то латиноамериканского сериала, которые он и сам иногда посматривал вместе с Матерью, но потом узнал, что это король Испании. Мать переживала за Хуана Карлоса и его королевскую семью и регулярно следила за новостями.
Ваня впился взглядом в промежутки между кафелем и вдруг, повинуясь непонятному инстинкту, достал кисточку и несколько раз провел по линии. Та окрасилась в светло-коричневый цвет. Испугавшись, мальчик отбросил кисточку в банку. Казалось, что прошла какая-то секунда, но голос матери в комнате изменился, стал грубее, жестче.
– Еще он стихотворение написал, я нашла недавно, – Ваня понял, что речь уже не о Хуане Карлосе. – Он там пишет, что мы отщепенцы, отбросы общества, да, представляешь? Кто? Мы с отцом, кто еще, мы, которые для него все делаем.
Ваня ощутил знакомый холодок – впрочем, не слишком сильный, потому что Мать говорила по телефону. Свернутую в несколько раз бумажку со стихотворением он хранил на самой верхней полке, в книжке Гектора Мало «Без семьи». Вдохновившись этой книжкой, он и написал тот стих, представив, будто он мальчик, вынужденный скитаться и замерзающий на жутком морозе – совсем как персонаж той книжки. Зачем он написал тот стих? Да просто захотелось, было настроение. Ему отчего-то нравилось это занятие – писать стихи.
«Но это же не про вас, это фантазия, – подумал мальчик и едва ли не впервые понял, что ощущает злость – на стих, на себя и главное – на Мать, – Ведь можно ж было догадаться».
Он и не заметил, как Мать появилась в туалете. Ваня уже встал и теперь долго мыл руки, умывался. Он стал срочно думать, чем бы отвлечь Мать, какой завести разговор, и вспомнил, что недавно родители ставили мышеловку под ванной.
– Так вы мышь поймали? – невпопад выпалил Ваня.
И тотчас понял, что поздно.
– А это что? – Мать нагнулась над кафелем, разглядывая коричневую полоску. – Что это такое, я тебя спрашиваю? Это ты сделал?
Мальчик почувствовал, как внутри у него все рухнуло – кажется, про такое говорят «душа уходит в пятки». «Господи, какой же я дурак. Зачем я это сделал? Чем я думал?» – мысленно спрашивал он себя и не понимал. Сам навлек на себя гнев, сам создал катастрофу – из ничего, на пустом месте. Разве же так было можно? И как объяснить – не Матери, а самому себе: зачем он действительно это сделал? А ведь предстояло еще и Матери.
– Это что, – Мать уже была близка к крику. Оставалось совсем чуть-чуть. – Какашки? Ты измазал какашками стену? Ты что, совсем идиот?
Ваня опустил глаза в пол и молчал. Он представлял, будто сидит в тихом сквере, на лавочке. Он один, вокруг него никого нет. И тишина, только дует ветер. Щебечут птицы. Мать черной тучей нависала над ним, он закрыл глаза и зажмурился. Нет, он не ждал удара – Мать если и била его, то только ремнем. Но как часто он думал, что лучше бы била, лучше бы случилось что угодно, хоть бы он провалился в ад на сковородку с кипящим маслом, только бы не этот надрывный, дикий, истошный крик. Только не он, Господи! «Иже еси на небеси, да святится имя твое», – вспоминал он слова молитвы. – «Как и прощаем мы должником нашим». Должником? Почему должником? Почему не должникам, как было бы просто и понятно? Ваня знал слова молитвы наизусть – Мать водила его в церковь, на длинные и изнурительные службы, а самой страшной была ночная – но как Ваня мечтал теперь оказаться даже на ней. Только бы не крик! Не крик!
Лицо Матери сжалось в страшную гримасу.
– А ну отвечай! Какашки? Какашки, да?
За всю свою маленькую жизнь Ваня запомнил: нет ничего страшнее, чем говорить правду матери. Ври, придумывай, выкручивайся, юли – только не говори правду. Никогда! Мальчик не знал, как это поможет ему сейчас, но, набрав воздуха, твердо сказал:
– Да. Я измазал стену какашками.
Ему стало противно. Мать торжествующе распрямилась.
– То есть ты хочешь сказать, что в здравом уме, будучи нормальным человеком, ты взял и измазал какашками стену?
Мальчик потупил взгляд. «Хочешь сказать». Что это значило – хочешь сказать? Он ничего не хотел говорить, это было понятно, он был вынужден говорить.
– Я уже ответил.
– Ответишь еще раз, – взревела Мать. – Сколько надо, столько и ответишь! Родила идиота! Боже мой! Родила на этот свет идиота! Господи!
Она несколько раз ударила себя в грудь и разрыдалась.
– Отмывай, – приказала она. – Вон там в углу тряпка, бери и отмывай. Чтобы я пришла, и ничего этого не было.
Мать направилась в комнату, причитая и охая, а Ваня смочил тряпку и молча стоял, смотря на нее. Тряпка казалась ему спасительницей, он цеплялся за нее не только взглядом, а всей своей маленькой напуганной душой. Он мечтал о чуде и мысленно просил тряпку совершить это чудо.