ВьЮжная Америка
Шрифт:
Этой улице крупно не повезло: сюда сходятся большинство автобусных маршрутов, связывающих север с югом. А малодымный (бензиновый) автобус в Кито — сущий нонсенс, такого здесь никто не видел и не представляет, что это возможно. Что же до дизелей, то тут они какие-то иные, не «наши». Я подозреваю, что отечественная наша солярка и местное дизтопливо различаются та же, как квас и сок папайи. Это можно заметить по выхлопу. Сажа, гарь, ужаснейший сизый дым. Плюс пыль. В безветренные жаркие дни Сэйс-де-десьембрэ превращается в горизонтальный дымоход, заполненный цэ-о.
Поразительная вещь: достаточно отойти в сторону всего на сотню метров, и ни малейших признаков этот воздушного заражения.
Валентина тоже последовала примеру американцев — зажала нос платочком. Она возмущена до крайности. Я же терплю, зная, что скоро мы вырвемся из этого адового круга и попадем в тишину домиков-офисов, окружающих чистенькую улицу Амазонас.
Смена планов и тролли
Так нас носит по городу. Мы набираемся впечатлений. В целом нам здесь нравится. Валентина умильно глядит на высаженные то тут, то там цветочки. Обилие цветов для нее — признак благополучия города. Я же, кроме всего прочего, присматриваюсь к компьютерным магазинам, выстраивая планы моих будущих занятий. Дело в том, что у меня, собственно, сразу два плана. Первый — открыть в Кито студию компьютерной фотографии, то есть делать всяческий цифровой монтаж. Второй план касается компьютерных игр: мне очень хочется арендовать подходящее помещение и поставить там с десяток персоналок, загрузив их самыми крутыми играми, какие только найдутся в цифровом мире. И брать почасовую плату.
К моему удовольствию, в одном из наших кружений по центральным улицам нас прибило волной к игровому залу. Играют там в Нинтендо, через телевизоры. Игры крайне примитивные, восьмибитные, плоские и поразительно однотипные. В нинтендовских игрушках изменяется только графика, фон и персонажи. Все остальное — абсолютно одинаково. Задача играющего — с помощью кнопок на пульте провести своего персонажа через массу препятствий, непрерывно стреляя во все стороны. Такие игры приедаются за две недели на всю жизнь.
Но китийские пацаны давят кнопки с наслаждением. Правда, каждый третий экран занят футболом. Футбол в Южной Америке — особый вид помешательства. Об этом нужно говорить отдельно, в другой книжке, причем вряд ли хватит для такого разговора пятисот страниц. Сказать, что китийцы любят ходить на футбол, — значит не сказать ничего.
Владелец игрового зала удивил меня чрезвычайно низкой ценой — всего лишь восемьсот сукров за час игры, двадцать два цента. Я вышел оттуда несколько удрученным и погряз в мелочных расчетах. Я-то надеялся иметь доллар в час как норму, а здесь — в пять раз меньше. Было над чем поразмыслить. Все мои выкладки, даже с самыми смелыми прибавками и допущениями, приводили к одному и тому же выводу — невыгодно. Разумеется, проигрыша не будет никакого, но и выигрыш слишком уж мал. Что же делать?
В Сингапуре у меня друзья, они плавают в компьютерном бизнесе, как шустрые белые акулы меж кораллами. Что не раз наводило меня на мысль попробовать заняться торговлей компьютерным железом — комплектующими и всяческой электронной периферией. Поэтому я решил прозондировать этот рынок и в Кито.
Первые же компьютерные магазины и компании по продаже оборудования здорово подкосили и это мое стремление. Очень скоро я выяснил, что компьютерный бизнес в Кито совсем дохлый, парк персональных машин составляет чуть более десяти тысяч штук, а новые покупаются с большим трудом. Причем предпочтение отдается не компьютеру как таковому, а надписи на нем, марке. Под эту дудку знаменитые компании сбывают всякий залежалый и морально устаревший товар по фантастическим ценам, нередко втрое дороже, чем в Штатах. Внутреннее железо практически не продается совсем, потому что подавляющее большинство «компьютерщиков» в этой стране понятия не имеет о том, что установлено в корпусе. Компьютерная грамотность в Кито находится на самом низком уровне, и нет никаких предпосылок для ее роста, в чем я со временем имел возможность многократно убедиться.
Итак, сами собой отпали едва родившиеся планы торговли компьютерным железом. Из всех оставшихся мыслей особенно выделялась мысль «фотографическая».
Когда-то давно я уже имел свой фотопавильон. Разумеется, я подчинялся соковыжимательной советской системе бытового обслуживания, но в своей студии чувствовал себя как дома, фактически был единоличным хозяином, не пускал даже уборщицу, предпочитая прибираться собственноручно.
Правда, такое полное владение «делом» имело то следствие, что мне приходилось по две или три ночи в неделю проводить там же, в студии — работы накапливалось по горло и тратить время на дорогу домой я не мог. Но несмотря на некоторые неприятности, в моей памяти остались в основном только добрые воспоминания о фотостудийном периоде моей биографии. Теперь же я снова стоял перед возможностью иметь свою студию, причем свою в прямом смысле этого слова. Отчетность — только перед налоговым бюро. Сам себе барин — что хочу, то ворочу. А так как я давно уже стал компьютерным человеком, то решил совместить обе деятельности воедино — мастерить цифровые фотокомпозиции, в которых в качестве действующего лица участвовал бы сам клиент.
К тому времени у меня был полностью расписан и просчитан список оборудования и материалов, необходимых для реализации такой студии. Недоставало лишь чисто коммерческих величин: «почем» и «скока».
Я забегаю в первый попавшийся художественный фотопавильон на Амазонас. Внутри очень мило, стены отделаны темно-зеленым сукном, мягкие кресла, вишневые столики, большие овальные зеркала. Классическая, одним словом, обстановка. На высоком столе перед приемщицей — образцы фотографий. Я тычу пальцем в яркую фотку малыша — цвет, заказная печать, тринадцать на восемнадцать с белой рамкой, обрез двенадцать на восемнадцать.
— А комо эста (почем)? — спрашиваю.
— Трэйнта, — отвечает.
Трэйнта — это тридцать. Но мое скудное знание испанского вполне допускает, что я Путаю тридцать и тринадцать. Переспрашиваю, рисую пальцем на плексигласе тройку и ноль. Кивает, смеется, берет карандаш и выводит на бумажке большущую тройку (будто бы я не только дурак, но еще и слепой) и такой же огромный ноль.
Я уточняю, за сколько штук они дерут такую фантастическую цифирь.
— Уно! — Она показывает мне свой указательный палец.
— Уно, уно! — Такой же палец демонстрирует перед моим носом еще и зашедший следом за мной посетитель.
— Гр-р-расиас! — Я вылетаю из павильона.
На лице у меня — это я представляю — буря восторга, удивления и неверия в так тяжело навалившееся вдруг счастье. Тридцать! Тридцать тысяч! Восемь баксов!
Моя семья еще не понимает всех размеров удачи и всей щедрости фортуны.
Восемь долларов за одну-единственную фотку тринадцать на восемнадцать! Мои мозги какое-то время отказываются признавать реальность этого факта, но я заставляю их работать и хватаюсь за расчеты.
Результирующие числа греют душу. Конечно же я охлаждаю свой пыл и произвожу жестокое деление на два, после чего отсекаю еще и двадцать пять процентов местного налога. Но даже после этой кровавой хирургии доллары так и прыгают перед глазами. Их много. Ну, не то чтобы очень, но в России павильонному фотографу такие заработки и не снятся. Разве что на выезде когда-никогда перепадет вкусненький кусочек. Я же не люблю выезды, я хочу сидеть за столом и творить.
Вот оно, решение. Да, решено. К черту компьютеры! Да здравствует фотография! Конкуренты? Фиговое масло им под нос, этим конкурентам! Они только и научились, что более-менее правильно ставить пару софитов и вовремя щелкать затвором, а я — компьютерный фотограф. У меня будут колоссальные композиции с диким зверьем, три десятка потрясающих композиций, цены ниже обычных, пластиковая оболочка на каждой фотографии, формат вдвое больше, срок исполнения в пять раз короче! Я им еще покажу, как надо работать!